Первые бои добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков

отрядов была учащаяся молодежь. Вождями партизан были: есаул, произведенный вскоре атаманом А.М. Калединым через чин в полковники, В.М. Чернецов, войсковой старшина Э.Ф. Семилетов, есаул Ф.Д. Назаров, поручик В. Курочкин, есаул Роман Лазарев, сотник Попов 4-го Донского полка (отряд которого был полностью уничтожен большевиками в последних числах января около хутора Чекалова). Были и другие, небольшого размера, но и выше перечисленные особым многолюдством не отличались и брали не числом, а качеством. Фронтовые казаки туда не шли. Мало было и офицеров. Наиболее выдающимся был полковник Чернецов, выдвинувшийся в самые первые ряды партизан уже во время Мировой войны. Имя Чернецова неразрывно связано с именем атамана Каледина. Оно является яркой страницей калединской эпохи.

Было бы мало сказать, что его любили, партизаны его обожали, глубоко в него верили и беспрекословно повиновались, всегда готовые идти за ним и за него в огонь и в воду.

Партизаны любили с восхищением рассказывать о подвигах своего вождя-героя, ему посвящались стихотворения, о нем слагались и легенды. Вот кое-что из сохранившегося.

На станции Дебальцево, по пути в Макеевку, паровоз и пять вагонов Чернецовского отряда были задержаны большевиками. Есаул Чернецов, выйдя из вагона, встретился лицом к лицу с членом военно-революционного комитета. Солдатская шинель, барашковая шапка, за спиной винтовка – штыком вниз.

«Есаул Чернецов?»

«Да, а ты кто?»

«Я – член военно-революционного комитета, прошу на меня не тыкать».

«Солдат?»

«Да».

«Руки по швам! Смирно, когда говоришь с есаулом!»

Член военно-революционного комитета вытянул руки по швам и испуганно смотрел на есаула. Два его спутника – понурые серые фигуры – потянулись назад, подальше от есаула…

«Ты задержал мой поезд?»

«Я…»

«Чтобы через четверть часа поезд пошел дальше!»

«Слушаюсь!»

Не через четверть часа, а через пять минут поезд отошел от станции.

* * *

Смелость Чернецова не имела границ.

Однажды на одном из митингов в «Макеевской Советской Республике» шахтеры решили арестовать Чернецова. Враждебная толпа тесным кольцом окружила его автомобиль. Угрозы, ругань…

Чернецов спокойно вынул часы и заявил: «Через десять минут здесь будет моя сотня. Задерживать меня не советую…»

Рудокопы хорошо знали, что такое сотня Чернецова. Многие из них были искренно убеждены, что Чернецов, если захочет, зайдет со своей сотней с краю и загонит в Азовское море население всех рудников…

Арест не состоялся.

* * *

На одном из митингов шахтеров он сидел среди накаленной толпы, закинув ногу на ногу, и стеком пощелкивал по сапогу. Кто-то из толпы назвал его поведение нахальным. Толпа заревела. Чернецов через мгновение появился на трибуне и среди мгновенно наступившей тишины спросил: «Кто назвал мое поведение нахальным?»

Ответа не последовало. Издеваясь над трусостью толпы, Чернецов презрительно бросил: «Значит, никто не назвал? Та-ак!»

И снова принял ту же позу.

* * *

«Вот мы и на фронте. Мой приятель и я, – рассказывает студент, – только что прибыли на станцию Щетово, в качестве «пополнения», в Чернецовский отряд. Явились к командиру.

Перед нами – коренастый, небольшого роста человек с открытым румяным лицом отрывисто бросает фразы: «Мои партизаны знают только один приказ – вперед!.. Осмотритесь здесь хорошенько. Малодушным и неженкам у меня места нет. Если покажется тяжелым – можете вернуться».

* * *

«Донской Иван-Царевич»… О нем в своих «Очерках Русской Смуты» генерал А.И. Деникин писал: «В личности этого храброго офицера как будто сосредоточился весь угасающий дух Донского казачества», а наш незабвенный атаман, когда мы, члены войскового правительства, ссылаясь на колоссальные заслуги есаула Чернецова перед Войском Донским, обратились к генералу Каледину с просьбой произвести Чернецова, через чин, в полковники, ответил: «Сделаю это с удовольствием – своими подвигами Чернецов заслуживает чина и генерала».

Пытался пылкий Чернецов заразить своим духом и офицерскую массу. На многолюдном собрании, созванном по его инициативе в Офицерском собрании Новочеркасска, он произнес пламенную речь, призывая офицеров записываться в отряды для защиты родного Дона. Смысл его заключительного обращения был таков: «Когда меня будут убивать большевики, я буду знать – за что, а вот когда начнут расстреливать вас – вы этого знать не будете… Погибнете зря, без пользы».

Возвращаясь как-то поздно вечером около середины трагического января месяца после затянувшегося заседания войскового правительства, я с С.Г. Елатонцевым[46] и А. П. Епифановым зашли по пути в ресторан «перекусить». За одним из столиков недалеко от нашего поднялся В.М. Чернецов и, подойдя, попросил разрешения присоединиться к нам. Как всегда очень оживленный, с здоровым цветом лица, на котором не было заметно и тени усталости, он сказал, что приехал с фронта на день по срочному делу и утром уезжает обратно. Прощаясь, бросил: «Пока я жив, правительство может работать спокойно…»

Прошло немного дней, и 22 января походным атаманом генералом А.М. Назаровым от командовавшего войсками Каменского района генерала Усачева была получена телеграмма о гибели полковника Чернецова!.. Взволнованный и удрученный, войсковой атаман в конце заседания войскового правительства обратился ко мне с просьбой-поручением поехать в Каменскую и на месте выяснить создавшееся там положение, в особенности моральное состояние отряда Чернецова после гибели вождя и значительной части его соратников. Давая инструкции, атаман сказал, что, судя по последним донесениям генерала Усачева, в самой станице Каменской сейчас относительно спокойно, но нет точных сведений о положении отряда, действовавшего в районе станций Щетово – Дебальцево и, так как всякие неожиданности возможны, рекомендовал особенно не рисковать…

Я пригласил отправиться со мной члена правительства С.Г. Елатонцева, и, как только со станции Новочеркасск сообщили, что паровоз с одним классным вагоном в нашем распоряжении, мы двинулись в путь. Проехав, не останавливаясь, узловую станцию Зверево, мы задержались на несколько минут на станции Лихой, около которой поручик Курочкин, командовавший группой Чернецовского отряда, накануне разбил красногвардейский отряд, состоявший в большинстве из латышей, пытавшийся захватить узловую станцию. Два моих племянника, гимназисты старших классов Платовской гимназии, А. и Б. Дьяковы, угощали нас с Елатонцевым какими-то сладостями, отбитыми у красногвардейцев. Получив от полковника Корнилова и поручика Курочкина интересовавшие нас сведения, мы двинулись дальше и благополучно добрались до Каменской. На станции Лихой к нам присоединились полковник Ильин[47] и Е.Е. Ковалев[48], направлявшиеся в Каменскую с особым поручением. Собрав нужные нам сведения у партизан и у генерала Усачева[49], мы с Елатонцевым отправились, по просьбе генерала Усачева, на митинг, происходивший в станичном правлении. Поместительный майдан был полон до отказа. Председатель немедленно предоставил мне слово. Говорил я, конечно, о смертельной опасности, нависшей над Доном, и об обязанностях каждого честного донца выступить на защиту