Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

Изора все еще была погружена в печальные размышления, когда петарда, взорвавшись у нее под ногами, заставила ее вздрогнуть и вскрикнуть от неожиданности. Послышался злорадный хохот, и кто-то с силой швырнул к ногам девушки странной формы сверток.

– Какой ужас! Господи, что это такое? – вскричала она.

На шум петарды и девичьи возгласы из газетного киоска выскочил продавец. Он сразу увидел труп крысы и тряпку, в которую тот был завернут пару секунд назад. Из-за укрытия – живой изгороди, окружавшей площадь, – выскочили двое мальчишек лет двенадцати.

– Какие негодники! – возмутился торговец. – Вот по кому розги плачут! Так пугать добропорядочных горожан! Вы в порядке, мадемуазель?

– Да, благодарю вас.

Все еще дрожа от испуга, Изора смотрела на недвижимое тельце крысы.

– Спасибо, что хотя бы завернули ее в тряпку, – проговорила она с таким странным выражением, что ее собеседник удивился.

– Они заботились не о вас, – вздохнул киоскер. – Руки марать не захотели!

Тридцатилетний холостяк, он окинул незнакомку внимательным взглядом. Симпатичная девушка с молочно-белой кожей и красивым кукольным личиком, чьи черты, казалось, были едва намечены, проходила мимо его киоска далеко не первый раз. Прямой короткий носик, округлые щечки, рот, похожий на распустившийся розовый бутон, синие глаза, обрамленные густыми черными ресницами…

– Я их узнала! Это дети моей квартирной хозяйки, – пояснила Изора. – Они мне мстят! Вчера вечером их наказали из-за меня. Отец выпорол обоих, когда я пожаловалась, что они шумят на лестнице в парадном, а мне это не нравится. Видите ли, я работаю с детьми и в будущем году получу место школьной учительницы.

– О, теперь мне все ясно! – заверил ее продавец, радуясь возможности завязать разговор. – Вас легко представить учительницей!

С этими словами он тряпкой взял крысу за хвост, не прикасаясь к ней голыми пальцами, отнес ее к краю площади и перебросил через живую изгородь, на лужайку. Когда молодой человек возвращался обратно, вытирая руки о рабочий фартук – рефлекторный жест, выражающий отвращение, – то напомнил Изоре ее брата, Эрнеста, когда тот выходил из свинарника в серо-коричневом переднике поверх чистой одежды. Война забрала его в 1915-м. И Армана тоже – он был на два года младше и пропал без вести на севере страны, под Амьеном.

– Ну вот, словно ничего и не произошло! – горделиво выпятил грудь торговец, останавливаясь перед девушкой. – Не хватало еще, чтобы эта гадость валялась в двух шагах от моего киоска!

– Да-да, конечно, – торопливо согласилась Изора, которой не терпелось уйти.

– Погодите, мадемуазель, не убегайте! – продолжал коммерсант. – Я хочу подарить вам модный журнал – в утешение за выходку противных сорванцов. Я ведь давно вас заприметил – проходя мимо, вы с интересом посматриваете на мою витрину. А покупаете только газеты. Из соображений экономии, не правда ли?

– Именно так. Но я не могу принять от вас журнал, мсье…

– Мсье Марселен, к вашим услугам! Меня назвали в честь деда. А вас как зовут?

– Изора.

– Прошу прощения, я правильно расслышал?

– Это старинное имя, оно пришло из латыни. Мой отец арендует ферму в графском поместье. Госпожа графиня, увидев меня в колыбели, посоветовала матери назвать меня Изорой.

– Вот как? Очень редкое имя!

– Я знаю.

Марселен Герино внутренне ликовал. Он уже мысленно поблагодарил мальчишек, при посредстве которых удалось познакомиться с такой красавицей. Правда, держалась девушка отстраненно, и голос у нее был необычный – бархатистый, низкий, чуть более серьезный, чем хотелось бы, и все-таки она ему нравилась.

– Подходите, не надо стесняться! Выберите журнал, говорю вам! Иначе я обижусь, – продолжал настаивать он.

Изора приблизилась и стала рассматривать витрину – пестрое смешение красок, иллюстраций и черно-белых газетных фотографий. Ее внимание привлек один из набранных крупным кеглем заголовков.

– Господи, только не это! – прошептала девушка. – Мсье, можно я возьму газету?

Не дожидаясь ответа, она схватила пахнущие типографской краской листы. Губы ее дрожали, глаза расширились от приступа необъяснимой паники.

– Конечно, берите, но…

Она прошептала «спасибо» и убежала. Она должна прочитать статью незаметно, чтобы никто не видел – на случай, если одно из упомянутых в передовице имен окажется тем самым, которое она больше всего на свете не хотела бы там найти. Всего несколько букв в газете могут разбить ей сердце, разрушить главное, что есть в ее жизни. «Только не Тома, – растерянно твердила она. – Только не он, не Тома! Кто угодно из Феморо, но только не он!»

Девушка выбежала из городского сада и укрылась на одной из соседних улиц. Там, задыхаясь от волнения, она принялась читать. В статье были упомянуты фамилии погибших, однако она и бровью не повела. Она их пожалеет, проявит сострадание, но только позже, не сейчас.

– Я чувствовала, что он в опасности, я знала! – в отчаянии шептала девушка. – Тома! Мой Тома! Обвал случился в четверг. Вот почему от него нет письма!

Прижав руку к груди, она судорожно сжала пальцы. В заложниках у шахты оказались двое – Тома Марó и Пьер Амброжи. Это они – пленники Пюи-дю-Сантр, сообщалось в статье.

– Я должна уехать! Невозможно здесь оставаться.

Изоре казалось, что она сходит с ума. Слова, напечатанные в газете, крутились у нее в голове, как проклятие. Она без конца повторяла страшную фразу, пока бежала к обветшалому зданию на улице Серпантен, где находилась ее крошечная меблированная мансарда.

Девушка не ответила на приветствие консьержки, встретившей ее в холле вопросом: «Так мало сегодня погуляли?». Она просто пробежала мимо. На свой седьмой этаж Изора поднялась как никогда быстро.

Тяжело дыша и почти ничего не видя перед собой, Изора уложила вещи в чемодан, прихватила деньги – то немногое, что ей удалось сэкономить. Ей казалось, словно она идет по канату, натянутому над пропастью, и ничего в жизни уже не будет иметь значения, если Тома Маро больше не увидит дневного света. Ей было десять, когда он в первый раз пришел на помощь, даже не зная ее, – защитил от банды хулиганов на улице возле церкви, в Феморо. Впоследствии каждый раз, когда они встречались (поначалу это были случайные встречи), Тома Маро, в то время еще пятнадцатилетний шалопай, разговаривал с ней очень вежливо и всегда улыбался.