И в море водятся крокодилы - Фабио Джеда

Мой дом был устроен так: общая комната, где все спали, комната для гостей и уголок с очагом для готовки в углублении, чтобы зимой тепло от огня, поднимаясь вверх по специальным трубочкам, нагревало пол. На втором этаже хранились корма для животных. Снаружи — еще одна кухня, летняя, чтобы в жару дом не нагревался еще больше, и огромный сад с яблонями, вишнями, гранатами, персиками, абрикосами и тутовыми деревьями. Толстые стены, очень толстые, больше метра, глинобитные. Мы ели домашний йогурт — он похож на греческий, но намного вкуснее. У нас были корова и две овцы, а еще поля, на которых мы выращивали пшеницу, а затем везли ее на мельницу.

Такой была Нава, и я совсем не хотел оттуда уезжать.

Даже когда талибы закрыли школу.

— Фабио, можно я расскажу тебе о том, как талибы закрыли школу?

— Ну, конечно.

— Тебе интересно?

— Мне все интересно, Энайатолла.

Я был рассеян тем утром. Слушал учителя вполуха и предавался размышлениям о турнире по бузуль-бази, который был намечен на вечер. Бузуль-бази — это игра, в которой используется вываренная кость из овечьей ноги, по виду немного напоминающая кубик, но вся покрытая наростами, и получается, что ты играешь с чем тебе больше нравится: хочешь, можешь считать это кубом, а хочешь — шаром. В эту игру у нас играют всегда, в любое время года, а вот, например, воздушные змеи — забава больше для весны или осени, а прятки — зимняя игра. Сидеть тихо между мешками с пшеницей, или среди груды одеял, или между двумя скалами, прижавшись к кому-нибудь, намного приятнее зимой, когда холодно.

Учитель рассказывал о цифрах и учил нас считать, когда мы услышали звук мотоцикла, кружившего вокруг школы, словно пытаясь отыскать въезд, хоть его совсем нетрудно было найти. Потом мотор заглушили. В дверях появился огромный талиб с длинной бородой, как они носят. У нас, хазара, таких не бывает, ведь мы сродни китайцам или японцам, у нас растет мало волос на лице. Один талиб даже дал мне пощечину, возмутившись, что у меня нет бороды, но я тогда был еще ребенком, а даже у пуштунов, не то что у хазара, в таком возрасте не растет борода.

Талиб с ружьем зашел в класс и громко объявил, что школу нужно закрыть — и точка. Учитель спросил почему. Тот ответил:

— Так решил мой командир, а вы должны повиноваться.

И вышел вон, не дожидаясь ответа и не дав никаких объяснений.

Учитель ничего не сказал, постоял неподвижно, дождался, пока стих рокот мотоцикла, и принялся объяснять математику ровно с того места, на котором его прервали, тем же спокойным голосом и с той же мягкой улыбкой. Потому что мой учитель был человеком мягким, никогда не повышал ни на кого голос и, когда отчитывал кого-то, казалось, будто ему самому хуже, чем тому, кому он делает выговор.

Через день вернулся тот же талиб, на том же мотоцикле. Увидел, что мы все так же сидим в классе и учитель ведет урок. Он вошел и спросил у учителя:

— Почему вы не закрыли школу?

— Потому что для этого нет никакой причины.

— Причина в том, что так велел мулла Омар.

— Это неубедительная причина.

— Ты богохульствуешь. Мулла Омар приказал закрыть все хазарейские школы.

— А в какую школу тогда пойдут наши дети?

— Ни в какую. Школа не для хазарейцев.

— Эта школа — для хазарейцев.

— Эта школа существует против воли Бога.

— Эта школа существует против вашего желания.

— Вы учите тому, чему Бог не велит учить, — вранью. Тому, что идет вразрез с его словами.

— Мы учим детей быть хорошими людьми.

— Что значит «быть хорошими людьми»?

— Давайте присядем и обсудим.

— Нет необходимости. Я сам тебе объясню. Быть хорошим человеком — значит служить Богу. Мы знаем, чего Бог хочет от людей и как служить ему. А вы — нет.

— Мы тоже здесь учим кротости.

Талиб прошел через класс, громко сопя, как однажды случилось со мной, когда мне в нос попал камешек и у меня не получалось его вытащить. Не сказав больше ни слова, он вышел и сел на мотоцикл.

Прошел еще один день, и наступило утро — осеннее утро, когда солнца еще хорошо греет, и первый снег, кружащийся на ветру, не создает ощущения холода, а просто напоминает, что скоро наступит зима; в такой день лучше всего запускать воздушных змеев. Мы учили стихотворение на хазарейском языке, чтобы подготовиться к шерьянджи, стихотворному поединку, когда прибыли два джипа, набитые талибами. Мы подбежали к окнам посмотреть на них. Все разом высунулись наружу, хоть нам и было страшно, потому что страх притягателен, пока не познакомишься с ним поближе.

Из джипов высыпали два, а то и три десятка вооруженных талибов. Тот мужчина, что приезжал сюда раньше, зашел в класс и сказал учителю:

— Мы велели тебе закрыть школу. Ты не послушался. Теперь мы тебя будет учить.

В просторном здании школы нас было много, сотни две или даже больше. Школа у нас появилась несколько лет назад, все родители работали на стройке по нескольку дней, кто сколько мог, сделали крышу и поставили окна, чтобы внутрь не задувал ветер и можно было проводить занятия даже зимой; но на самом деле от ветра особо не защитишься: он все время рвал занавески, висящие на окнах. В школе было несколько классов и был директор.

Талибы заставили всех выйти — и детей и взрослых. Приказали нам построиться во дворе в круг — дети впереди, потому что они меньше ростом, взрослые — позади. Потом в центр круга завели нашего учителя и директора. Директор комкал ткань пиджака, будто хотел его порвать, плакал и поворачивал голову то направо, то налево, словно искал что-то и не находил. Учитель же, напротив, как обычно, стоял спокойно и молча, опустив руки, и его широко открытые глаза словно бы смотрели внутрь себя — его прекрасные глаза, светившиеся добротой.

— Ба омиди дидар, дети, — сказал он. — Прощайте.

Они расстреляли его. На глазах у всех.

С того дня школа стояла закрытой, но жизнь без школы — это прах.

— Фабио, это очень важно.

— Что именно?

— Что афганцы и талибы — это не одно и то же. Я хочу, чтобы люди это поняли. Знаешь, кем по национальности были те, кто убил моего учителя?

— Нет. Кем?

— Двадцать человек приехало на джипах, верно? Хм, ну не все двадцать были разных национальностей, но почти так. Некоторые даже не могли общаться между собой. Пакистанцы, сенегальцы, марокканцы, египтяне. Многие думают, что талибы — это афганцы, но это неверно. Разумеется, там есть и афганцы, но не только они. Это невежды, невежды со всего света, запрещающие детям учиться, потому что боятся, как бы те не поняли, что талибы творят всё не во имя Аллаха, а ради собственной выгоды.

— Мы скажем об этом четко и ясно, Энайат. Где мы остановились?