Лютер: Первый из падших - Гэв Торп

только вы, сар Лютер. Задержка связи может дорого нам обойтись во время сражения.

Я медленно обвел их глазами, сдерживая гнев. Сейчас было не время для раскола или проявления авторитаризма. Если хотя бы один из них предпочтет мне Льва, мы все погибнем. В каком-то смысле это радовало. Между ними не было ссор или недоверия. Все, что их сейчас заботило, — это руководство. Конечно, у меня лично это вызывало разочарование. Пришлось тщательно подобрать слова, чтобы не злорадствовать и не огрызаться, а напомнить им о фактах.

Оставался последний вопрос, который следовало задать самому себе: доверяю ли им я?

— Калибан до сих пор пребывал бы у Императора в рабстве, если бы не я, — начал я спокойным тоном и расслабился, откинувшись на спинку стула. — Я ждал этого дня много лет. Все мы ждали, но дольше меня — никто. Мейгон, только мы с тобой помним Калибан до пришествия Императора, и, возможно, твое изгнание было еще тягостнее моего. Обреченная сидеть в этой крепости, когда Легион отправился в Великий Крестовый Поход… Остальные из вас — последователи дела, начатого мной. Никогда не забывайте об этом. У каждого из нас — свои причины сидеть за этим столом, но эта крепость, сохраненная Мейгон, остается домом для Ордена только по моей воле. Никто из вас не сможет командовать Орденом так, как я, ни по способностям, ни в силу традиции.

Тут я сделал паузу, давая им высказаться и возразить, так как хотел, чтобы все споры не растягивались на неопределенное время, а закончились здесь и сейчас.

Гриффейн был первым, кто склонил голову в молчаливом согласии. Всегда послушный, он был свидетелем событий, происходивших во время Великого Крестового Похода и во флоте Корсвейна, и это разрушило его веру в имперское дело — после того, как я открыл ему правду.

Я думал, что Астелян продолжит разглагольствовать: он не был по-настоящему предан Ордену, за вычетом того, что наши общие усилия помогали ему отомстить Льву. Но сейчас я нашел в его лице самого надежного союзника, ведь ему не были нужны ни власть, ни даже независимость Калибана. Орден и наш мир для него стали лишь средством достижения собственной цели, и до тех пор, пока я обещал ее достичь, он был абсолютно предан нашему делу.

Терранец молчал, хотя и был откровенно раздосадован.

Лорд Сайфер сцепил пальцы перед собой и некоторое время смотрел на меня сквозь линзы своего шлема. Не имело никакого значения, что именно я дал ему эту должность и знал человека за этим шлемом. Теперь он — лорд Сайфер и пользовался уважением и властью, которые проистекали из этого положения. Неужели мои слова заронили сомнения в его душу?

— Вы правы, сар Лютер, никто другой не смог бы создать то, что мы имеем сейчас. Я не сомневаюсь в вашей преданности Ордену. За всю его долгую историю не было никого, кто сделал бы больше во имя чести и славы Альдурука, чем вы, и никому другому я не доверил бы его будущее.

Я ожидал, что последуют какие-то оговорки или дополнительные замечания, но лорд Сайфер сложил руки вместе и удовлетворенно кивнул, видимо, сказав именно то, что хотел.

— Я подумаю над тем, что вы сказали, — пообещал я им, вставая. — Через два часа мы соберемся на последнее совещание перед битвой. Тогда я дам ответ.

Я оставил их обсуждать все, что нужно было обсудить, и отправился в свои покои. В последние годы они были расширены, чтобы вместить собранную мной обширную библиотеку. Основу ее по-прежнему составляли трактаты рыцарей Люпуса, которые я взял с собой и которые впервые познакомили меня с тайнами, лежащими за пределами Учения Ордена и Имперской Истины.

И все же со временем я перерос эти книги, впитав сокровенные знания за время долгого их чтения. С помощью Захариила и нескольких избранных я завладел еще большим количеством подобных трудов со всего Калибана, а впоследствии и других миров. Мой лорд Сайфер никогда не говорил об этом, но он должен был знать, какого рода книги я брал у него. Я тоже знал, что его Мистаи были куда менее ограничены в своих возможностях, чем библиарии Космического Десанта.

Такие труды не стоило хранить без присмотра: суровый опыт научил меня, что с некоторыми томами, скрывающими самые глубинные знания, необходимы серьезные меры предосторожности. Таким образом, внутреннее святилище моих покоев больше походило на склеп или арсенал, чем на личную комнату. Оно было усилено балками с наложенными на них могущественными чарами, а тяжелая свинцовая дверь моего кабинета запиралась не только механически, но и защитной магией, которой научили меня Мистаи и знания о которой я почерпнул из текстов, хранящихся внутри.

В предыдущие годы моя спальня интересовала меня лишь мимолетно, потому что я часто занимался по нескольку дней подряд, а когда сон наконец подкрадывался, то падал в мягкое кресло за письменным столом. У меня всегда была уверенность, что я успею покинуть библиотеку вовремя, — в достаточно здравом уме и в силах призвать защиту. Цена беспечности, вызванной усталостью, была бы действительно высока.

Теперь я вижу, что библиотека завладела мной в большей степени, чем я предполагал. Знание могущественно, но оно же таит в себе опасность одержимости. И я стал одержимым. Не ради знания самого по себе, но чтобы сохранить безопасность и чистоту Калибана перед лицом приближающихся врагов. В этих покоях хранились трактаты, которые глубоко врезались в память после их прочтения, а крупицы знаний из них потом преследовали меня во сне по нескольку дней или недель. Сейчас я не смогу назвать ни одной из тех книг, ибо воспоминания были вырваны из моего сознания бурей, бушевавшей в нашем мире.

И в этом, я думаю, заключается главный урок. Знание имеет силу и смысл только в том случае, если оно получено через личный опыт, а не перенесено в сознание любым другим путем. Сначала я задавался вопросами о природе того, что я читал, что изучал. У рыцарей Люпуса была причина оберегать свои труды, и, осознав, чем обладаю, я точно так же скрывал их от всех, кроме Мистаи. Об этих книгах не знали ни достопочтенный Гриффейн, ни тем более Астелян. И я не хотел бы взваливать такое бремя на Мейгон, старейшую из моих союзников.