Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

Потом появился старший брат Махно Савелий со своей бутылкой. Обнялся с Нестором, поздравил с возвращением.

На лавке у стены теснились, уступая место вновь прибывавшим. Нестор, слушая болтовню захмелевшего застолья, предложил вдруг:

— Надо бы песню, братва. А?

— А где Аграфена? Она у нас запевала.

Молодая женщина явилась из кухни, молвила с шутливой укоризной:

— Как петь, так сразу: Груня, а как пить так...

— Гриша, что ж ты жену обижаешь? Наливай.

Аграфена, поморщившись, выпила стакан, отёрла губы, закусила и, положив руки на плечи мужу, запела сильно и звонко:

— Ну, всё, — скомандовал Григорий, и мужики дружно грянули:

Подогретые самогоном, пели мощно, азартно, так что лампа над столом помигивала.

Уже на следующий день Шнайдер демонстрировал Махно комнату-штаб анархистов. Нестор искренне радовался:

— Вот мы и вышли из подполья, Лева. Теперь будем открыто пропагандировать идеи анархо-коммунизма. Это хорошо, что собираете сочинения наших теоретиков Бакунина и Кропоткина. Я бы ещё вот что предложил, надо обязательно достать их портреты и повесить здесь на стене. Кроме этого, необходимо и анархистское знамя.

— Чёрное? — спросил Шнайдер.

— Разумеется. Цвет земли — нашей кормилицы. Причём это не надо затягивать, на первомайскую демонстрацию мы должны идти уже под нашим знаменем. И ещё, я думаю это будет вполне справедливо, надо заказать художнику и большой портрет Александра Семенюты и повесить его рядом с нашими теоретиками.

— А где взять-то? С чего его рисовать?

— У мамы сохранилась фотография, где Саша снят с Антони. Вот с неё и сделаем. Семенюта стоял у истоков анархистского движения в Гуляйполе, и он достоин чести находиться рядом с Кропоткиным.

— Кропоткин, я слышал, за границей.

— Услыхав о революции в России, я уверен, он вернётся. Вот увидишь. Жаль только, что он в преклонном возрасте, старик. Но наш старик.

Мы должны принять знамя анархизма-коммунизма из его слабеющих рук. Мы. Это наш долг. И только.

Заслышав о появлении Махно в штабе анархистов, туда стали собираться сторонники этого движения. Пришли братья Шаровские, Филипп Крат, Хундей, Лютый, Марченко.

Появлению каждого Нестор искренне радовался, а со своими бывшими соратниками обнимался и даже целовался.

— О-о, Алексей Васильевич! — встретил он восторженным восклицанием анархиста Чубенко. — Как я рад, что ты уцелел.

Они обнялись, трижды облобызались.

— Я тоже рад тебе, Нестор Иванович. Бери-ка ты нашу группу под своё крыло, будь нашим председателем.

— Ты что, Алёша, толкаешь меня во власть? — усмехнулся Махно. — Ты ж знаешь наш лозунг: долой любую власть!

— Знаю. Но должен же быть в группе старший товарищ, если хочешь, учитель. А ты? Вчерашний каторжник, как раз и подходишь на эту должность.

— Это только ты так думаешь?

— Почему я? Мы все, как революция свершилась, меж собой сговорились, как только приедет товарищ Махно, мы его тут же в командиры. Мы давно порешили, как вы воротитесь, вас и выберем в атаманы.

— А то вон в Дибривке уже есть командир, — продолжал Чубенко. — А чем хуже Гуляйполе?

— А кто там?

— Щусь Феодосий, бывший матрос. Лихой парень, несколько хвастлив, но, я думаю, это молодая кровь в нём клокочет.

— А сколько ему?

— 24 года уже.

— Самый возраст умнеть. Но раз вы так решили, буду кошевым. И только.

— Алексей Васильевич, сколько в нашей группе человек?

— Около двадцати.

— Ну что ж, для начала неплохо. У нас раньше едва десяток набирался. Надо разворачивать пропаганду среди рабочих и крестьян, знакомить их с нашим анархистским учением, нашими задачами на сегодняшний день. Тебе, Алексей Васильевич, как машинисту придётся взять на себя заводских рабочих. Начинать надо с профсоюзов, собирай всех деятелей сюда, проведём с ними совещание. Я возьму на себя крестьян, на носу весенний сев, а земля как была у помещиков, так и осталась.

— Так во Временном-то правительстве кто сидит, — заметил Крат.

— Вот именно, Филипп, там есть и помещики и капиталисты. Эти сверху никогда не отдадут команду отдавать землю крестьянам, а заводы рабочим. Никогда. Так мы в Гуляйполе начнём снизу, нам видней и ближе интересы трудового народа.

Ещё говоря, Нестор краем зрения заметил, как в комнату бесшумно вошёл человек и встал там у дверей, со вниманием вслушиваясь в речь Махно.

«Наверно, кто-то из новичков», — подумал Нестор, но едва он заговорил о передаче земли крестьянам, как вошедший громко поддержал его:

— Совершенно верно, товарищ, — и решительно направился к столу, протягивая руку Нестору. — Крылов-Мартынов.

— Махно, — привстал Нестор, пожимая тёплую руку незнакомца. И не успел спросить кто он, как тот, обернувшись к присутствующим, представился сам:

— Товарищи, я социалист-революционер и направлен к вам уездной организацией эсеров помочь организовать Крестьянский Союз. Сейчас крестьяне разобщены, а так называемые проправительственные Общественные комитеты меньше всего думают о земле. Поэтому мы в Александровске уже создали Крестьянский союз, пора и вам, гуляйпольцам, следовать нашему примеру.

— А какова ваша программа, товарищ Крылов? — спросил Чубенко. — Партии эсеров, разумеется?

— Мы — эсеры требуем демократической республики, всеобщего избирательного права, свободы слова, печати, совести, собраний, всеобщего бесплатного образования, 8-часового рабочего дня, социального страхования, организации профсоюзов.

— А как с крестьянством? — спросил Махно.

— Мы требуем передачи земли в общественное владение.

— Всё хорошо, кроме одного, — сказал Нестор.

— А именно?

— Именно — сохранения государства, которое всегда становится врагом трудового народа.

— Но, товарищ Махно, мы же за демократическую республику. Заметьте, за свободу, равенство...

— Вот-вот, не с этого ли начиналась Великая французская революция. А кончилось чем? Кончилось монархией Наполеона.

— Но мы принципиально против монархии.

— Знаю, товарищ Крылов, знаю. И то, что вы, эсеры, терроризировали царское правительство, знаю. Более того, всегда одобрял это и сам принимал в терроре посильное участие, за что восемь лет и восемь месяцев бренчал кандалами на каторге.