Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

— Кстати, товарищ Махно, я тоже проходил сей «университет», — улыбнулся Крылов.

— Вот видите, товарищ, мы с вами из одной купели, а думаем розно. Но, что касается Крестьянского Союза, то я обеими руками «за».

— Я рад, товарищ Махно. Когда мы сможем созвать крестьян на митинг?

— Да хоть завтра.

Нестор обернулся к Шнайдеру:

— Лева, составь объявление о митинге: завтра с 9 утра на Соборной площади.

— А придут ли?

— Придут. Укажи только в объявлении, что митинг собирается анархо-коммунистами по вопросу о земле. И безногие приползут.

— А где, в каких номерах мне посоветуете остановиться? — спросил Крылов-Мартынов.

— Какие там ещё «номера», товарищ, — сказал Нестор. — Вы наш гость, у меня и остановитесь.

Придя домой, Нестор попросил мать приготовить яичницу и поставить самовар.

— Прошу в горницу, — пригласил гостя Махно. — Рассказывайте, что там в уезде творится, в губернии.

— То же, что и по всей стране. Свободу получили, тюрьмы открыли, а к власти пришли кадеты. От этих крестьянам нечего ждать.

— А ваши-то есть в правительстве?

— Из эсеров Керенский — министр юстиции.

— Ну и должность вам отвалили кадеты, — усмехнулся Махно. — Царские законы, как я понимаю, по боку, новых ещё нет. На какие же законы опирается ваш министр юстиции?

— Ну, вам всё сразу и подавай.

— На то она и называется Революцией, чтоб смести старый строй и строить новый. А кадеты, так называемые конституционные демократы, всё же монархисты. Верно?

— Пожалуй, так, — согласился Крылов.

— Не пожалуй, а точно. Стало быть, в любой момент они могут вернуть монархию, посадить на шею народу тех же Романовых. Власть кадетов чревата реставрацией.

— Трудно с вами не согласиться, товарищ Махно.

— Спасибо за согласие, товарищ Крылов. Но вы всё же не сказали, что в уезде делается?

— Вас, конечно, интересуют анархисты?

— И они тоже.

— Появилась в Александровске известная анархистка Никифорова.

— Маруся?

— Она самая.

— Ну, этой палец в рот не клади. Она, слышал я, сидела в Петропавловской крепости.

— Да. Потом её выслали в Сибирь, она бежала в Японию, оттуда в Америку, потом в Европу.

— Ай да Маруся, бой-баба.

— Баба ещё та. Освоила все европейские языки, на любом чешет как на родном. Но опять проповедует террор. Мало того, тренируется в стрельбе вместе с мужем.

— Кто у неё муж?

— Поляк какой-то, тоже анархист. И тоже толкует, что всех контрреволюционеров надо на мушку.

— Хороша семейка, нечего сказать, — засмеялся Махно. — Но поляку этому я не завидую. Ей-ей. Маруся — порох, как он с нею ладит?

Евдокия Матвеевна появилась в горнице с тяжёлой сковородой.

— Снидайте, хлопцы, на здоровьичко.

Они принялись за яичницу, Нестор сказал:

— Никифорова наверняка возглавила анархистов.

— Угадали, товарищ Махно. Мало того, зовёт к экспроприации банков.

— А что? Может, она права. Стоит и нам подумать над этим. Организации деньги как воздух нужны.

— Я бы пока не советовал, Нестор Иванович.

— Почему?

— Губернский комиссар тут же вышлет на вас вооружённую команду и вашу организацию разгонят, а вас и расстрелять могут. Время-то военное.

— Пожалуй, вы правы. Но вот война. Народ устал от неё, оттого и в революцию подался. А что получилось? Народ свалил царя, а результатами воспользовались капиталисты. Опять как при Николашке: война до победного конца. Для чего ж тогда революцию делали?

— Да внизу уже невтерпёж было.

— Вот именно невтерпёж. Нас революция выпустила с каторги, спасибо ей. А дальше? Полицию переименовали в милицию. В милиции служат те же, что нас ловили, ещё ж и красные банты цепляют. Революционеры. Не удивлюсь, если Мария Никифорова начнёт их щёлкать.

— Но согласитесь, милиция сейчас вполне к нам лояльна.

— Лояльна, пока силу власти не почувствует. Пристав, вон, мне чуть не кланяется, а случись контрреволюция, он мигом меня скрутит.

— Вот поэтому-то, товарищ Махно, революцию надо продолжать, но уже мирными средствами, созданием Крестьянского союза, усилением заводских профсоюзов, неплохо и в армии вести пропаганду.

— Я думаю, всё же надо вооружаться, — сказал Нестор.

— А не насторожится комиссариат?

— А что, мы ему будем докладывать, что ли?

— А провокаторы?

— У нас не Петербург — Гуляйполе, все потомки запорожцев. Я уверен в своих друзьях. Это у вас, у эсеров, такие «фрукты» произрастали.

— Вы имеет в виду Азефа? Да, этот «фрукт» много бед натворил в организации. И то, что он предавал товарищей, — вред, конечно, но не главный. Главное, его предательство посеяло в наших рядах подозрительность, недоверие друг к другу. Даже, говорят, Вера Фигнер плакала от досады и брезгливости: «В таком чистом деле — революции такая грязь обреталась».

— Надо было прикончить его. И только.

— Азефа разоблачил Бурцев. Его судили в Париже, приговорили к смерти, и только его и видели.

— Смылся?

— Бежал.

— Эх вы, за князьями да губернаторами охотились и не выпускали, а тут свою сволочь прошляпили.

— Может, отыщется ещё. В ЦК принято решение: любой революционер при встрече с Азефом обязан его пристрелить.

После чая Нестор предложил Крылову:

— Давай сходим в наш штаб, а к ночи воротимся.

Посмеиваясь, они вышли из дома.

— Хорошая у тебя мать, Нестор.

— Золотая женщина, — согласился Махно. — Овдовела рано, пятерых вот таких балбесов подняла. Меня когда загребли и мне петля светила, она в месяц поседела. Знаешь, на каторге не раз на себя руки наложить хотел, только мысль о ней удерживала, понимал, какой это будет удар для мамы. Ради неё и держался.

— А это что за книгу ты несёшь?

— Да это «Записки революционера» Кропоткина. Когда вышел из Бутырок, купил на развале. Несу хлопцам, пусть читают. Я думаю, труды Петра Алексеевича каждый анархист должен как «Отче наш» знать.

— Сам-то прочёл?

— Дважды. Мудрый старик, благородный.

— Он ведь не только революционер, Нестор, а и учёный.

— Знаю я, у него труды по географии есть. Я ж и говорю, умница.

Махно взобрался на трибуну, сколоченную ещё в начале марта для митингов в честь революции и ещё пахнущую смолой. Окинул Соборную площадь быстрым взглядом и вполне оценил старание своих молодых анархистов: «Молодцы, тысячи две-три собрали».