Знай мое имя. Правдивая история - Шанель Миллер

Вернулась я такой же спокойной, какой была до ухода, вежливо улыбнулась и рухнула в свою колыбель. Декан сообщил, что мою сестру известили, где я нахожусь, и вручил мне свою визитку со словами: «Дайте знать, если вам что-нибудь понадобится». Он ушел, а я так и держала эту маленькую карточку. Мужчина в полицейской форме объяснил мне, что офис, где располагается SART[6], откроется только утром. Я понятия не имела, что это такое, но очень ясно понимала, что мне необходимо заснуть. Я лежала на спине, мне было холодно и как-то не по себе — все-таки вдвоем с чужим человеком в палате с таким ярким светом. Хорошо, конечно, что я не осталась одна, но лучше бы он почитал или сходил к автомату с напитками. Я не могла уснуть, пока за мной наблюдали.

Зашла медсестра, бросила на меня быстрый взгляд и тут же накинулась на полицейского:

— Почему у нее нет одеяла?!

— Я выдал ей штаны, — ответил он.

— Почему никто до сих пор не дал ей одеяла? Немедленно принесите ей одеяло! Она лежит здесь, ничем не укрытая!

Я смотрела на ее яростную жестикуляцию, слушала, как она — такая озабоченная и совсем не боявшаяся требовать — отстаивала мое право на тепло, и про себя повторяла за ней: «Кто-нибудь, дайте же ей эти одеяла».

Я снова закрыла глаза. На этот раз привыкая к теплу. Мне хотелось бы вырваться из этого грязного сна и очнуться в своей постели, под своим цветастым одеялом, и чтобы рядом стоял мой ночной светильник с абажуром из рисовой бумаги, а в соседней комнате спала моя сестра.

Кто-то осторожно меня потормошил. Я открыла глаза — все тот же слепящий свет, те же одеяла. Надо мной склонилась златоволосая девушка в белом халате, за ней стояли еще две женщины. Все они так лучезарно улыбались, словно я была новорожденной. Одну из медсестер звали Джой, и я приняла это за добрый знак судьбы[7]. Они вывели меня через какую-то дверь на маленькую парковку. Я почувствовала себя этакой нафталинной королевой: за мной бархатной мантией волочилось одеяло, которое поддерживали мои сопровождающие. Я покосилась на небо, чтобы определить время. Неужели уже рассвело? Мы вошли в пустое одноэтажное здание. Медсестры проводили меня в кабинет и посадили на диван. Закутанная в кучу одеял, я рассматривала папки, стоявшие на полке, и увидела на всех корешках уже знакомую аббревиатуру SART. А под ней черным маркером — Sexual Assault Response Team (Служба реагирования при половом преступлении).

Так вот кто они такие. Я была всего лишь сторонним наблюдателем — просто снабженное парой глаз мертвенно бледное тело с жалким грязным гнездом вместо волос. В то утро мне пришлось наблюдать, как в мою кожу втыкали серебристые иглы, как ковырялись у меня в промежности марлевыми тампонами, тут же становившимися кровавыми, — но ничто не заставило меня вздрогнуть, поморщиться или тяжело задышать. Восприятие отключилось, а вместо моего тела в их руках оказался бесчувственный манекен. Было одно, доступное моему пониманию: женщины в белых халатах — те люди, которым я могу довериться. По этой причине я послушно выполняла их указания и улыбалась в ответ на их улыбки.

Передо мной положили стопку бумаг. Выпростав руку из-под одеяла, я принялась подписывать их. Но если там и объяснялось, с чем я соглашаюсь, — это все прошло мимо меня. Бумаги, бумаги, бумаги. Светло-сиреневые, желтые, оранжевые. Но ни одного объяснения, почему на мне не было трусов, почему кровоточили руки, почему волосы такие спутанные и грязные и откуда взялись эти нелепые штаны. Но, похоже, все шло как положено, и я подумала, что если буду покорно подписывать и кивать, то меня быстрее отпустят и я смогу наконец привести себя в порядок. Я выводила внизу страниц свою подпись: большая петля и две маленькие закорючки. И замерла только однажды, увидев сверху одного из листов жирную надпись: «Жертва изнасилования». Рыба пробила водную гладь. Я встала на паузу. Нет, я не согласна быть жертвой изнасилования. Если сейчас поставлю свое имя, стану ли я одной из них, жертв? Если откажусь подписывать, смогу ли жить дальше по-прежнему?

Медсестры вышли, чтобы подготовить кабинет для анализов. Девушка, представившаяся Эйприл, оказалась адвокатом SART. На ней были легинсы и легкий широкий свитер, а голову украшала забавная прическа — копна непослушных кудряшек, собранных в хвост. Ее имя мне понравилось так же, как Джой[8]. Апрель был месяцем дождей и света, временем цветения калл. Эйприл дала мне немного овсянки в пластиковой миске, на кашу она положила кусок коричневого сахара. Ела я все это маленькой белой ложкой из гнущейся пластмассы. Эйприл выглядела моложе меня, но заботилась обо мне, как мать, и постоянно уговаривала пить воду. А я все думала, как она проснулась в такую рань в воскресенье. Интересно, для нее это было обычным делом?

«Это вам», — протянула она мне оранжевую папку на спирали. Внутри лежали ксерокопии брошюрок о посттравматическом стрессовом расстройстве (ПТСР) и листочков с номерами телефонов. На одном буклете была изображена девушка с пирсингом в брови — такая вся раздраженная, озлобленная. И надпись большими сиреневыми буквами: «Ты не одинока. В этом нет твоей вины!» — В чем нет моей вины? Чего я не делала? Я развернула брошюру под названием «Реакция на последствия».

Прочитав про первую стадию, я кивнула — поразительное сходство. Но дальше… Кто все это понаписал? Кто разработал столь зловещее будущее? Кто вообще выпустил этот сраный клочок бумажки? И что прикажете делать с этим жизненным графиком какого-то душевно и физически сломленного незнакомца?

— Хочешь позвонить сестре? Дать телефон? — Эйприл протянула мне трубку. — Можешь сказать ей, что через несколько часов будешь готова уехать.

Я надеялась, что Тиффани еще спит, но она ответила молниеносно. Я знаю ее плач. Знаю, как она плачет, когда помнет капот машины, когда не может найти свои шмотки, когда в фильме умирает собака. Но сейчас ее плач был другим: словно птица билась крыльями о стенки стеклянной клетки — это был звук внутренней сумятицы. От него мороз пробежал по коже. Я заговорила ровно и так непринужденно, что сама чувствовала, как улыбаюсь.