Плутократова идиллия - Иван Троцкий

Через месяц и вправду его статьи, рассказы и иногда стихи начали печатать в различных журналах и газетенках, правда довольно паршивых, но хоть что-то. А потом и вовсе приняли на полную ставку. В свободное от работы время сочинял романы. За неимением друзей больше ничего не оставалось. Героем его эпоса стал разведчик Тихонов. Он воплощал все фантазии и мечты, которым не суждено стать явью. Громыко воображал себя на месте этого отчаянного и бесстрашного разведчика. Он воздавал всем по заслугам, его обожал прекрасный пол. Тихонов был полным alter ego своего автора. Тихонов вряд ли тот герой романов, за которые дают Пулитцеровские или Нобелевские премии.

Еще в детстве врачи обнаружили плохое функционирование левого полушария головного мозга. Сулили возможную в будущем неспособность к чтению. Да и что голова в любой момент отечет и взорвется тоже говаривали. Только Авксентий это опроверг.

У Авксентия Владимировича, была одна навязчивая идея, фетиш, если хотите, которого он безумно стыдился. Дело в том, что писатель страстно любил обувной стиль «оксфорды». Он заглядывался на них на витрине, копил и тратил свои драгоценные кровные (его заработок от журнальных статей) на свою отраду. Скупал всякие: лакированные и нелакированные, черные, белые, коричневые и любые другие. Хранил он их в особом шкафу, который почти был заполнен его «драгоценностями». Своей тяге он не мог дать никакого объяснения, впрочем, и не пытался. Почти каждый божий день он примерял их и как светская львица с восхищением наблюдал себя в зеркале. Тем не менее, он выходил в них из своего логова лишь однажды. Побывав на корпоративе своего издательства, ощутил стыд, ушел раньше всех. А все из-за его проклятия – оксфордов.

Всю жизнь он искал истину, концепцию, способную объяснить происходящее в мире, но не нашел.

Аркадий Аркадьевич Федорович как всегда явился домой в семь вечера. Любил вкусно, не спеша поужинать. Он взял за обязанность запивать кушанье лимонным, а иногда яблочным соком. Никогда не баловал себя сладостями и чрезмерно жирной пищей. Регулярные пробежки, бассейн в субботу. От установленного графика не откланялся ни на шаг. Блюда всякий раз ему готовила красавица-жена. И так каждый божий день, без изменений. Но только не в этот раз. Супруги не было. Уехала к маме. Следующая их встреча только в суде, на рассмотрении дела по расторжению брака. Приходится вспоминать, как это – готовить самому. Взбивать яйца, жарить бекон, нарезать лук. Я и забыл, сколько отнимает этот невыносимый, но жизненно необходимый процесс! После трех лет супружества, развод – классика. Никак вместе с женой не могли определиться – можно ли смешивать кипяченную воду с некипяченой. Каждый верил противоположной информации из интернет-статей. В итоге купили каждому по чайнику.

Тем не менее, едва его беспокоил бракоразводный процесс.

Все думы его занимало сегодняшнее письмо. Кто мог нас с папой сдать? Это дело такой давности… Кто-то из своих? А кто знал, кроме мамы? Наверняка забыл про какого-то гада, затаившего на меня злобу! Может враги отца? Не может быть, папа – был исключительным. А им-то что! Сволочам только повод подай!

Необходимо позвонить маме.

Аркадий плотно поужинал. Первый «блин» вышел комом, но довольно сносным и съедобным.

Поднял с лакированной тумбы телефон, перенес сей предмет на свое любимое мягкое кресло белоснежного оттенка. Не спеша, слегка нервничая, набрал ее номер.

– Да? – прозвучал долгожданный ответ.

– Это я, мама, привет!

– Привет, Аркаша!

– Как поживаешь?

– Как всегда, ничего хорошего. Только вот один к тебе вопрос, а ты именно какой Аркаша, который сын или муж?

– Вот за что и люблю тебя, мама, никогда не изменяешь своему чувству юмора. Так держать, старушка, – смех послышался с двух концов телефонных трубок.

– Все хорошо, сыночек. А вы как поживаете? Как Катя?

– Ничего. Разводимся.

– Ах! И что, эта змея хочет из тебя все соки выжать?

– Да, нет. Не все, только половину моего царства…

– Какого такого царства?

– Ну, имущества.

– Вот ведьма.

– Да ладно, я не держу на нее зла, ну, как не держу. Мам, я вот что хотел спросить…

– А Оленьку, что, ей отдадут?

– Конечно, суд всегда на стороне материнских слез.

– Вот же пройдохи продажные. Чем матери лучше мужиков? Да ничем, хлебом не корми, а дай покомандовать мужиками. И сыновьями, и мужьями, да и отцами тоже!

– Мам, но ты ведь сама женщина, что ты говорить такое!

– Вот на этих основаниях имею полное право так утверждать. Как так не мне знать всю правду о дочерях Евиных. С тех времен все мужчин и подставляем, а они бедные, гады эдакие, все нас слушают!

– Полно тебе. У меня вот какой к тебе вопрос, наисерьезнейший. У папы были враги?

После минутной паузы:

– Да какие у него враги, у этого святого человека! Как можно даже мысль подобную допустить в свою пустую голову!

– Точно?

– Как можно сомневаться в том, что…

– Ладно, ладно, верю.

– Как работа?

– Все хорошо, мам. Не без трудностей, но хорошо.

– Молодец, сынок. Мы с папой всегда гордились тобой. И до сих пор гордимся. Я и папа. Он с небес на нас посматривает, как мы тут держимся, и гордится. Поминает добрыми словами.

– Хорошо, мама, мне пора, еще дела.

– В двенадцатом часу-то?

– Да-да. Спокойной ночи.

– Ах, весь в отца. Спокойной ночи.

Только сейчас он спохватился. Кошачья миска не тронута. Где же она пропадает второй день?

Аркадий рыщет по всей квартире. Принюхивается, улавливает некий тухлый запах из-под дивана. Обнаруживает слегка гнилой труп кошки.

– Лолита! – вырвалось из его уст.

Почти плача, он обнял ее словно младенца. Ее крошечная головка, вися на остатках кожи, отвалилась, покатившись по полу к стене.

– Что? Как? Почему шея была переломана? – задался он вопросом.

Не глядя на поздний вечер, Федорович сел в свой автомобиль, помчался в свою деревню в сорока километрах от города. Открыл гараж, достал лопату и коробку из-под обуви. Закопал Лолиту под деревом.

– Света! Светочка!

– Да, Аркадий Аркадьевич? Вы меня напугали, честное слово! Чего раскричались так?

– Помнишь вчерашнее письмо? Ты уже выкинула его или еще нет?

– Как же выкинула, вот же оно у Вас на столе лежит!

– А, точно.

– Хм, Свет, знаешь этот адрес?

– Грибоедова? В Минске? – удивилась секретарша.