В поисках Алисы - Софи Бассиньяк

Под пирамидой Лувра она столкнулась с Аньес Прут, которая уже вела свою группу к египетским древностям. Они познакомились в книжном магазине XV округа, возле полки с духовной литературой, где обе листали сочинения по дзен-буддизму, и именно Аньес убедила новую подругу, у которой тогда уже был маленький Шарль, снова начать работать. В те времена Алиса, балдея от счастья, возилась со своим потомством и искренне верила, что отлично устроилась в жизни. Понадобился своего рода электрошок (его роль сыграли слова незамужней Аньес, бешено делавшей карьеру, о том, что с такими темпами она кончит «магазином на диване»), чтобы заставить ее вернуться в музей.

Аньес махнула Алисе рукой с верхней ступеньки эскалатора. Какая красавица, подумала та про себя. Туфли на шпильке, темно-синее платье, африканский изгиб тела и стразы в волосах.

«Как дела?» — без слов, одной мимикой спросила Алиса.

Аньес в ответ изобразила рукой какое-то волнообразное движение, по всей видимости означавшее: «Да так себе». Последние несколько недель она тратила все свободное время на беготню по инстанциям, добиваясь разрешения убрать из фамилии «проклятую» букву «т». Ей до смерти надоели подначки и шуточки на эту тему, как произнесенные вслух, так и невысказанные. Алиса как-то поинтересовалась, а не проще ли будет вместо того, чтобы убирать букву, наоборот, добавить лишнюю. «Один черт», — раздраженно отвечала Аньес. Разумеется, самым легким решением было бы выйти замуж за ее нынешнего любовника Фредерика Пеллетье, который только о том и мечтал, но Аньес наотрез отказывалась выходить замуж «за сухарную[2]фамилию», о чем и сообщала, презрительно выпятив губу.

Свою четверговую группу Алиса особенно любила. Средний возраст — около сорока. Они никогда не опаздывали, всегда улыбались, пахли хорошими духами, жаждали приобщения к прекрасному и задавали мало вопросов. На первом же занятии они поняли, как работают наушники аудиогида, и дружно решили, что «это замечательно». Правда, среди них затесалась одна девица, имевшая привычку, снисходительно улыбаясь, покачивать головой — точь-в-точь собачонка на заднем сиденье автомобиля, — всем своим видом показывая, что она «и так это знала», хорошо хоть, не лезла с комментариями. Алиса не боялась каверзных вопросов. Если она кого и недолюбливала, то как раз таких вот «полузнаек», берущихся рассуждать о том, в чем не разбираются.

«Изложение знаний — тонкое искусство, которым владеют немногие», — с интонацией старого китайского мудреца как-то заявила она Ирис, застав дочь на месте преступления, — та о чем-то распиналась перед подружками.

— Добрый вечер! Все здесь? — спросила Алиса. — Аппарат никто не забыл? Проверили, все работает? Тогда начинаем.

Согласовывая в начале года программу лекций, они договорились, что тему декабрьской экскурсии Алиса выберет сама. Когда она сообщила, что они займутся «античной скульптурой», у многих вытянулись лица, а двое или трое обратили взоры на дверь, словно еще надеялись спастись бегством. Она улыбнулась. Через несколько минут они попадутся в приготовленную ею ловушку, ибо «скульптура, превращенная в бедную родственницу искусства, — материя бесконечно чарующая. Следуйте за мной, пожалуйста».

В длинном зале, облицованном старым кроваво-красным мрамором, Алиса, мгновенно забывавшая обо всех своих страхах и головной боли, стоило ей прицепить на пиджак беджик экскурсовода, остановилась перед несколькими высокомерными Аполлонами, рассказала о каменных прическах и предложила слушателям обойти вокруг изваяний.

— Ну да, у них и задницы есть, убедитесь сами! — пригласила она. — Скульптуру рассматривают совсем не так, как картину. Обойдите, не бойтесь.

Ее великовозрастные студенты на цыпочках двинулись вокруг статуй, цепляясь взглядом за искривленные подагрой икры и поясницы, пока она призывала обратить особое внимание на изящный изгиб спины чуть склоненной женщины, едва угадываемые линии обколотых носов и пальцев, сочащиеся спесью пустые глаза эфебов или игриво повернутые гладкие бедра бледных до синевы богов, свысока взирающих на них. Она подолгу задерживалась перед «печальными» образами, погруженными в себя, словно полностью выключенными из окружающего мира и тихо умирающими, как некоторые звери в зоопарке. На этот счет у нее существовала собственная теория, которую она охотно развивала, за что в музее ее прозвали «сестрой Алисой». Она не пыталась оправдываться: я знаю, что я знаю.

— Это бесчеловечно — то, что нам нельзя их потрогать! Ведь нельзя же?

Алиса вздрогнула. Странный, какой-то влажный голос прошептал ей в пространство между ухом и шеей этот роковой для нее вопрос. Откуда он узнал про ее привычку тайком, когда никто не видит, поглаживать мрамор статуй? Она резко обернулась и увидела быстро удаляющуюся мужскую спину. Твидовый костюм, стариковская шляпа, длинные худые ноги — это все, что она успела разглядеть. Возраст, лицо? Загадка. Одна женщина из группы, наблюдавшая всю сцену, покосилась на Алису с недоуменной улыбкой. Алиса выскочила в коридор. Мужчина испарился.

Она вернулась в полном смятении и продолжила лекцию на автопилоте, не слыша, что говорит.

— В Античности было принято раскрашивать статуи… («Мне знаком этот голос», — размышляла она.) Первым обнажил женщину Пракситель…

Нет, больше так продолжаться не может, решила Алиса, за которой послушно плелась ее группа. Пикассо. Завтра же утром она расскажет ему обо всем. Эта мысль пролилась бальзамом на душу, и Алиса успокоилась. Инспектор ей понравился. Красивый мужчина, хотя и печальный. Густые черные волосы. И эта манера складывать на коленях руки ремесленника…

— А это что такое? — прозвучал у нее за спиной негромкий голос.

— Это бронзовая статуэтка Афродиты. Глаза инкрустированы серебром, — вздохнув, ответила она.

Господи боже мой, подумала она, нетерпеливо уставившись себе под ноги. Ну почему их всегда так привлекают статуэтки? Почему их так и тянет к мелким предметам — табакеркам, украшениям, тарелкам, шкатулкам? На этот счет у нее имелась теория. Людям интересно то, что они могли бы унести с собой, поставить на полку, убрать в витрину. Безделушки, милые безделушки, дарящие иллюзию обладания… Алиса внезапно ощутила, что невероятно устала от любителей искусства. Ну да, они настроены вполне серьезно, но при этом ни на миг не забывают о внутреннем комфорте своей жизни. Она хорошо к ним относилась, но не слишком им доверяла. Нынче вечером они казались какими-то измотанными, некоторые без конца переступали с ноги на ногу, словно пробуя тонкий лед, прижимали к себе перекинутые через руку пальто и внимали ей с усердием школьников. Так вам и надо, сказала она себе, и нанесла последний удар:

— Скульптура — это искусство, находящееся в плену у пространства. В этом, на мой взгляд, и заключается его величие. Ограниченность пространства служит ему тюрьмой, обозначает его рамки и придает ему ту отчаянную красоту, которой вы не могли не почувствовать. Благодарю за внимание.

Выйдя на улицу Риволи, Алиса вдохнула полной грудью. Зиму она обожала. Острые запахи холодного городского смога, облачка пара изо рта, перчатки, которые вытаскиваешь из кармана тем же жестом, каким вынимали их в детстве, возвращаясь с сестрой, ее любимой Клотильдой, из школы. Она огляделась. Царство электричества. Автомобильные фары, рождественская иллюминация. Пара американских туристов, явно одуревших от города, как, впрочем, и она сама в эту минуту. Она достала телефон: