Загадочная Шмыга - Лада Акимова

Сама она садилась во главе стола и, потирая руки, объявляла: «Ой, сейчас выпьем, закусим!» Вдохновленные гости выпивали по рюмке, сама она едва осиливала капель пятнадцать кагора — и, трагически роняя лицо на ладони, произносила: «Боже, ну зачем же я столько пила?!» Это повторялось из раза в раз, как необходимый ритуал. После чего Кремер начинал так же традиционно пародировать ее забавную манеру.

В детстве 31 декабря взрослые поздравляли новорожденную, а потом праздновали Новый год. В этот день в ее доме всегда была елка. Эта традиция родом из ее детства, когда папа за два часа до наступления Нового года приносил настоящую елку. Запах хвои, леса и мандаринов — это тоже из детства, ведь елочных игрушек в то время было очень мало.

Став взрослой, она сохранила традицию родительского дома. Многочисленные гости — а их иногда приезжало человек двадцать, а то и больше — в десять часов усаживались за стол. Она выслушивала поздравления, хохотала в ответ на все хвалебные оды, произносимые в ее адрес, а потом они все вместе провожали старый год. И вновь гости умудрялись пить исключительно за новорожденную. Без пяти двенадцать пробки шампанского взлетали к потолку, и, встретив Новый год, они начинали праздновать. И пили, и ели, и пели, и танцевали, и дурачились, и с горок катались, словно маленькие дети. И поскальзывались, и падали.

Иногда муж просил ее специально что-то рассказать за столом, она отмахивалась: «Отстань, ничего не помню!» У нее правда — в одно ухо влетало, из другого вылетало. Он же, наоборот, всегда любил вещать — порой рассказывал истории про нее, свидетелем которых даже не был. Выступал за двоих!

Хохот не смолкал. Смеялись над рассказами, анекдотами, подшучивали друг над другом.

— Ой, анекдот вспомнила, — говорила она и сразу же начинала смеяться.

— Тань, ты расскажи сначала. Мы ждем, — пытался успокоить ее муж.

Она начинала и не могла продолжить из-за смеха.

— Татьяна Ивановна, ты прожуй хоть сначала! — Кремер уже сам стонал от хохота.

Застолья по поводу и без, смех, шутки… Друзья, партнеры по спектаклям слетались на дачу и в городскую квартиру, словно мотыльки на свет.

Премьеры, вводы…

— О! — услышал сидевший за роялем в ее квартире Дмитрий Шумейко (в тот вечер он впервые сыграл Лефевра в «Катрин»). — Вы еще и играете?! — И увидел озорных чертенят в глазах Кремера.

Так было всегда. И дома. И на даче. Она стремилась туда в каждую свободную минуту. Иногда приезжала просто побродить по лесу, подышать свежим воздухом.

Почему-то вспомнилось, через какие тернии пробивались к зрителям музыкальные спектакли, написанные для нее Кремером.

…Ее выход был подан в лучших традициях актерского театра. Премьерша и бенефициантка, она двигалась из глубины сцены:

Мы шуты и придворные всех эпох и времен,

Театральная сцена — наша плаха и трон!

Каждый вечер все заново, зал замрет, и в тиши

Раздвигается занавес — начинается жизнь!

Серебристая мантия, роскошные туалеты, загадочная улыбка, сияние чуть раскосых глаз. На сцене — великая актриса Англии Джулия Ламберт.

А через некоторое время:

— Ну что, старая корова, как начало? Как я сегодня выгляжу?

Это — Джулия Ламберт в жизни.

— Тридцать лет тому назад вы были лучше и тоньше! — в тон ей отвечает невозмутимая служанка Эви. С годами она научилась соответствовать своей хозяйке и на все ее колкости давать достойный отпор.

— Чепуха!!! Тридцать лет тому назад я ничего не умела.

Перед зрителями проходила вся жизнь Джулии с ее бедами и радостями, любовью и разочарованием: с самого первого появления молодой и неопытной девчонки на провинциальных подмостках и до последнего прощального выхода на лондонскую сцену. «Я благодарю всех!» — произносила она в финале. Секундная пауза тонула в громе аплодисментов: они звучали одновременно и на сцене, и в зрительном зале.

«Театр — мой дом», — пела Джулия в финале. Зрители понимали, что Джулию Ламберт и Татьяну Шмыгу объединяет одно: обе они не мыслят своей жизни без театра.

Сегодня в это трудно поверить, но ведь одной из ее самых любимых ролей могло и не быть.

И дело даже не в том, что роман Сомерсета Моэма «Театр» практически невозможно перенести на театральную сцену, хотя и этот факт немаловажен. И не в том, что в то время по телевидению был показан двухсерийный фильм с несравненной Вией Артмане в роли Джулии и у всех зрителей героиня романа ассоциировалась с этой великолепной актрисой.

Дело было совсем в ином: она не могла себя представить в роли Джулии Ламберт. Ну не могла, и все тут.

Джулия Ламберт — собирательный образ, ведь за много лет своей творческой жизни Моэм узнал многих выдающихся актрис театра и кино. В фильмах, снятых по его романам, играли Бэтт Дэвис, Коринна Гриффит, Грета Гарбо, Глория Свенсон, Глэдис Купер. Что-то он взял от образов Сары Сиддонс и Сары Бернар, не зря же последние упоминаются в романе.

Итак, Джулия Ламберт — великая актриса Англии, Сара Бернар своего времени. Ей сорок шесть лет, она красива, богата, знаменита, занята любимым делом, играет в собственном театре.

Всю свою жизнь она посвятила сцене. Публика любила ее, многие дарили ей подарки и цветы, чтобы не потерять обожателей, она каждому из них писала несколько строк благодарности в ответ. У нее были воздыхатели, с которыми она общалась лично, они признавались ей в любви и восхищались ее игрой. Джулия постоянно была на людях и никогда не оставалась одна. Вечеринки, светские мероприятия, все те места, где она была в центре внимания. К сожалению, и вне сцены она тоже жила игрой. Внутренняя необходимость в признании и любви окружающих подталкивала ее подстраивать под себя всех, с кем она общается. Муж, сын, прислуга, светское общество — все танцевали под ее дудку.

Вспоминая о прошлом, Джулия грустит: жизнь обманула ее, лишила того самого семейного счастья, о котором мечтают чуть ли не все женщины планеты. Ее любовь к мужу умерла, так и не получив ответа со стороны Майкла. Но у нее осталось ее искусство — каждый вечер она выходит на сцену, из мира притворства в мир реальности. В конце романа Джулия приходит к мысли, что настоящий театр — это и есть жизнь. Люди играют бесконечный спектакль и сами являются материалом, из которого актеры лепят потом характеры.

С одной стороны, Моэм восхищается той виртуозностью, с которой Джулия жонглирует чужими судьбами, непринужденно и с удовольствием ломая жизнь другим людям по собственной прихоти, с другой же — читатель замечает в словах автора издевку, что говорит не в пользу актерства за пределами сцены. Привычка ли это пропускать многое мимо ушей и не замечать очевидного, закостенение ли во взглядах, но слова сына, сказанные в порыве откровенности: «Ты не существуешь. Когда ты заходишь в пустую комнату, мне иногда хочется внезапно распахнуть дверь туда, но я ни разу не решился на это — боюсь, что никого там не найду!» — так и не тронули ее прохладное сердце, хотя в них была немалая доля той горькой истины, что способна свести в минус все достижения прожитой жизни.