Иллюзия себя: Что говорит нейронаука о нашем самовосприятии - Грегори Бернс

При мысли о священных ценностях я вспоминаю десять заповедей – те самые, высеченные на скрижалях. И хотя в Ветхом Завете они подаются как незыблемый монолит, будет ли человек считать их священными, зависит от того, насколько тесно он взаимодействует с ними и с культурой, к которой они принадлежат. Самые значимые священные постулаты обычно касаются вреда, причиняемого другим («Не убий», «Не прелюбодействуй»). Менее весомые сводятся к вопросам более обыденным, материальным: в зависимости от веры употреблять в пищу только кошерное или халяльное, оказывать финансовую поддержку христианским предприятиям или инвестировать в социально ответственные паевые фонды.

Хотя священные ценности играют важную роль в наших представлениях о себе, они адски трудно поддаются изучению. Нельзя просто спросить человека, что для него свято, и ожидать точного и четкого ответа. Все дело в том, что говорить об этих священных ценностях – по крайней мере честно – люди обычно не любят. Многие декларируют приверженность основным заповедям, но при этом совершают поступки, идущие вразрез с тем, во что они будто бы веруют. Десять заповедей существуют до сих пор, потому что запрещаемое ими – это именно те поступки, на которые толкают человека эгоизм и своекорыстные интересы, а потакание им способно дестабилизировать общество.

Если непосредственно исследовать священные ценности не получается, может быть, удастся окольными путями выяснить, что именно люди считают основой своей идентичности. Для нас таким окольным путем, позволяющим проникнуть в человеческую душу, стала нейровизуализация. Обращаясь к одному из подразделов этики под названием «Теория добродетелей», мы заключаем, что репрезентация священных ценностей в мозге может принимать две кардинально разные формы{101}. Так, философы-утилитаристы Джон Стюарт Милль и Иеремия Бентам полагали, что в нравственных решениях нужно руководствоваться принципом наибольшего блага для наибольшего количества людей{102}. В таком случае анализ священной ценности с точки зрения издержек и выгоды («Если я это сделаю / не сделаю, я попаду в ад») проявится при нейровизуализации в форме активности структур мозга, связанных с вознаграждением и наказанием. Альтернативой ему выступает деонтологическая этика Иммануила Канта, считавшего, что священная ценность не подлежит обсуждению{103}. Это догма. Если так, то соответствующая нейронная активность проявится в областях, связанных с обработкой правил и законов. То, как в мозге человека представлены его личные фундаментальные ценности – в виде подсчета издержек и выгод или в виде незыблемого правила («Всегда тормозить перед знаком „Стоп“»), – принципиально важно для понимания его натуры. Эта разница не делает человека более (или менее) нравственным, она просто определяет, как ему обрабатывать определенный тип информации. Еще отчетливее значимость этих различий станет видна в следующей части книги, когда речь пойдет о переписывании личных нарративов.

Хотя изначально я никак не связывал исследования нашей лаборатории со священными ценностями, утилитаристский вариант репрезентации в мозге мы, по сути, уже отработали, когда изучали процессы, участвующие в принятии экономических решений. А вот о том, как выглядит деонтологический вариант репрезентации, мы пока действительно ничего не знали. Поэтому я обратился к Скотту Атрану, едва ли не лучше всех в мире разбирающемуся в том, как нарушение священных ценностей способно привести к терактам. Познакомился я с ним в 2007 г. на научной конференции, финансировавшейся агентствами Министерства обороны. Атран выступал тогда с докладом о том, как он вычислял террористическую группировку, организовавшую теракты в Мадриде 11 марта 2004 г. Как же он это делал? Опрашивая знакомых, жен и родных непосредственных исполнителей.

Атран пришел к выводу, что бомбисты были самыми обычными людьми. Никаких патологий, никакого безумия. Такие же, как множество других молодых марокканцев или тунисцев, ищущих, но никак не находящих лучшей доли. Их знакомство – чистая случайность. Их роднила любовь к футболу и ненависть к Западу за то, что он лишает их будущего. И хотя недовольство их имело экономическую подоплеку, они превратили ее в священную, увязав с принадлежностью к своей группировке. Террористический настрой создавала динамика малой группы, все больше сплачивавшая ее членов вокруг общей для всех темы – унижения. Но на чем же основывалось превращение простого недовольства в идею, за которую люди оказались готовы убивать и гибнуть? Чтобы ответить на этот вопрос, нам нужно было выяснить, какой стороной священной медали – утилитаристской или деонтологической – человек пользовался. И в этом, мы надеялись, нам поможет нейровизуализация.

Атран общался в непринужденной, никого не осуждающей манере, поэтому к нему тянулись. Ему изливали душу и открывали сокровенное, как бармену. Эта способность в свое время спасала ему жизнь, когда он опрашивал людей в самых что ни на есть горячих точках – Афганистане, Сирии, на востоке Турции, в Индонезии. Однако о том, чтобы воспроизвести такое взаимодействие в томографе, не могло быть и речи. Аппарат МРТ предполагает стерильную клиническую обстановку. Многие говорят, что ощущают себя в тоннеле томографа как в гробу. Кроме того, добыть полезные данные в процессе разговора невозможно, поскольку говорящий слишком много двигает головой. Поведенческий эксперимент тоже отпадал: в отличие от большинства простых решений, которые можно исследовать в аппарате МРТ (финансовый выбор, например), решения, диктуемые священными ценностями, обычно не имеют наблюдаемой поведенческой составляющей.

Нам нужно было добраться до священных ценностей каким-то способом, не требующим физического проявления. Если человек утверждает, что Иисус – сын Божий, каким действием он может подтвердить, что свято в это верит? Никаким. И тем не менее мы с Атраном чувствовали, что в активности мозга должны обнаружиться некие признаки, позволяющие отличить истинно верующего от притворщика. Среди вопросов, которые Атран задавал в своих беседах, был один призванный выяснить, при каком условии человек смог бы поступиться священными ценностями. Например, шаббат – это святое, но, если в субботу ваша мать окажется при смерти, вызовете ли вы такси, чтобы доехать до больницы? Большинство сделали бы исключение из правил, признавая, что долг перед близкими, особенно в чрезвычайных обстоятельствах, тоже священен. Этот пример показывает, что выбирать между священными ценностями хоть и тяжело, но допустимо. А вот променять священную ценность на что-либо несвященное, например посмотреть в субботу игру Yankees, не выйдет, каким бы заядлым болельщиком вы ни были. Метод Атрана позволял зондировать такого рода гипотетические компромиссы: о священных для человека ценностях можно было судить по ответам, не требуя демонстрации.

В томографе, повторю, такие беседы невозможны, однако мы нашли альтернативу, вызывая у испытуемого аналогичный отклик более простым способом. Мы предъявляли участникам эксперимента утверждение, побуждавшее их обозначить свою позицию в отношении тех или иных священных ценностей. Например, вы показываете христианину, верующему, что Иисус – сын Божий, фразу «Иисус был сыном Господа». Если человек свято в этом убежден, то он отождествится с этим утверждением, ему, возможно, даже станет тепло на душе.