Майне либе Лизхен - Марина Порошина

– Молодец, – усмехнувшись, похвалила трубка, но Клюев этой насмешливой похвале не обрадовался. – По срокам как? Укладываешься?

– Я… постараюсь, Александр Николаевич, вот как раз хотел спросить насчет сроков…

– Мне, понимаешь, надо в мэрии разрешение на строительство оформлять, – перебил его Новиков. – И проект утверждать. Передумал я продавать, понимаешь?

– Понимаю, – поддакнул Клюев, сразу поняв – не случайно Новиков его перебил, намеренно.

– Так вот. Человечек там один у меня за это дело денег взял, чтоб все прошло, как мне надо. Но человечек этот увольняется скоро, вот какое дело. А без него мне эти двадцать пять этажей не утвердят, потому как центр города и желающих без меня полно. Надо, чтобы до конца февраля дом был мой, понимаешь?

– Понимаю, – поддакнул Клюев, чувствуя себя мелкой шавкой, которой хозяин объясняет ее провинности. – А если…

– А если не успеешь, – опять усмехнулась проклятая трубка, – то ничего страшного. Просто вернешь аванс с процентами. Вдвое. Чтоб мне на нового человечка хватило. Новый, неприкормленный, всегда больше берет, ему обзаводиться надо, ты же сам знаешь.

– Знаю, – согласился Клюев. – Буду думать, что и как.

– Ну вот и хорошо, – с насмешливым облегчением произнесла трубка. – Давай думай. Голова – она не только шапку носить. Будь здоров!

– До свидания, – вежливо сказал Клюев в загудевшую трубку и, выждав еще секунду, с ожесточением швырнул ее на диван. Вообще-то он хотел швырнуть ее на пол, отомстить по полной программе, но телефон был новый, с Интернетом и прочими прибамбасами, поэтому пришлось выбрать компромиссный вариант.

Потом Клюев сходил в сортир, достал из кармана и бросил в унитаз проклятую печатку – наплевать, что золота сколько-то там граммов – и два раза спустил воду, задумчиво глядя на весело булькающий поток. Потом оделся и вышел из конторы. Пронизывающий ветер ударил ему в лицо, как пощечина, аж дыхание перехватило. Но вместо того, чтобы сесть в стоявшую у крыльца машину, Клюев завернул за угол и вошел в телефонную будку. Уличный телефон-автомат стал смешным анахронизмом с появлением сотовых, тем более что работал по каким-то непонятным карточкам вместо привычных монеток и жетонов, но в некоторых случаях он был все же незаменим. Сейчас как раз был именно такой случай, и Клюев, забравшись в непродуваемое пространство кабинки, достал из портмоне карточку, вставил в прорезь телефона-автомата и, выждав минуту, чтоб успокоить сбившееся дыхание, набрал номер.

– Я вас слушаю, добрый вечер, – ответил приятный женский голос, и Клюев, если бы точно не знал, с кем говорит, голову бы дал на отсечение – молодой.

– Вы напрасно заявление в милицию написали, – негромко и спокойно сказал он, прикрыв микрофон рукой, чтобы его лучше было слышно. – Мы же его предупреждали, чтоб молчал, иначе будет хуже. Теперь, если что-то с вашим соседом случится, это будет по вашей вине. Напрасно вы все это затеяли, честное слово. Баламутите всех, мешаете, путаетесь под ногами, – он помолчал, в трубке тоже молчали. – Дома вашего все равно не будет. Не хотите по-хорошему, не надо. Разные варианты есть. Вот, к примеру, случись пожар? Дом ветхий, перекрытия деревянные, сгорит, как свечка, пока пожарные приедут. И поедете вы все в маневренный фонд на всю оставшуюся жизнь. Хорошо, если все живы останутся. Уезжайте лучше, госпожа Воронова. И Льва увозите. Зачем вашему внуку эти проблемы? Подумайте. Всего вам доброго.

Положив трубку, Клюев усмехнулся, совсем как Новиков – ему самому понравилось. А что – он хорошо говорил, спокойно, сдержанно, даже попрощался вежливо. А старая курица наверняка испугалась до потери сознания. И шиш Ларькин докажет, кто звонил. Все продумано. И пройдет по плану.

* * *

«Дома-вашего-все-равно-не-будет».

«Дома-вашего-все-равно-не-будет».

Эти слова как будто повторял кто-то, стоявший рядом. А потом добавил про внука. Покачнувшись, Ба едва удержалась на ногах, унимая вдруг безудержно заколотившееся сердце. Она знала – это надолго, может быть, до утра, и никакие лекарства не помогут. Подавив подступающую панику, она решила – надо добраться до постели и лечь, пока не вернулся Левушка, который отправился с Женей в кино. Он подумает, что она уже спит, и тогда ей удастся уберечь его от волнений. Мальчику и без того трудно жить со старухой.

Ближе к полуночи сердце вдруг разом устало, перестало колотиться об ребра, сникло и затаилось где-то там, внутри. Ба долго ждала, но не могла нащупать ни малейшего биения пульса – ни на руке, ни не шее. Научное открытие – слабо улыбнувшись, подумала она. Пульса нет, а человек жив. Видно, рано еще умирать. Не сегодня. От бессилия она закрыла глаза и так лежала неизвестно сколько, час или два. Хорошо, что Левушка давно пришел, потоптался у нее под дверью, прислушиваясь и сдерживая дыхание, и отправился к себе в комнату. Уже несколько часов в доме было тихо. Странная тишина – подумала Ба. Не шумели проезжавшие машины, не скрипел снег от торопливых шагов запоздавшего прохожего, даже часы не тикали. И главное – ветер. Он стих тоже мгновенно, разом, как будто кто-то могущественный приказал: все, хватит, теперь – тишина! Странно.

И в этой тишине она вдруг услышала звук шагов. Это тоже было удивительно, потому что шаги были не Левушкины – он всегда смешно шлепал по полу задниками стоптанных тапок. И они были слышны не из квартиры, а из общего коридора. Ба не испугалась – она удивилась, потому что шаги из коридора она никогда не слышала, только голоса, если громкие, и хлопанье дверей. Но, тем не менее, звук шагов был слышен отчетливо, и они явно приближались. Как будто кто-то поднялся по лестнице, прошел по коридору. Вот он остановился возле их двери… и, к своему ужасу, Елизавета Владимировна услышала, как тихо щелкнул, поворачиваясь, дверной замок. Шаги, не становясь громче, слышались как будто ближе, и когда они замерли перед дверью в ее комнату, сердце вдруг опять стало огромным, оно не помещалось в грудной – как точно сказано – клетке, оно рвалось наружу. Ба хотела набрать воздуха, но в легких не было места, все заняло огромное, безудержно пульсирующее сердце. И когда дверь бесшумно открылась и она увидела в дверном проеме знакомый силуэт человека, который приходил к ней по ночам, Ба даже не смогла закричать, позвать Левушку. Человек без лица всегда приходил к ней во сне – но на этот раз она не спала! А значит, и спасения не было. Сердце поднялось к самому горлу, еще секунда – и оно разорвется, лопнет, как воздушный шар…

– Бабуля, милая, что с тобой?! Пожалуйста, посмотри на меня! Это я, я, Лева! Ты меня узнаешь?

Ба открыла глаза и с трудом повернула голову. Внук стоял на коленях возле кровати, держал ее за руку, и в глазах у него стояли слезы от бессилия и страха.

– Я тебя напугала? – Ба хотела спросить шутливо и весело, но голос был чужим, и язык не слушался. – Ничего страшного. Мне показалось.

Внук метнулся к тумбочке с лекарствами, принялся что-то капать в стакан – Ба послушно выпила; потом сломал кончик ампулы, набрал жидкость в шприц – и руки не дрожат, умница, подумала Ба, из парня выйдет отличный врач. Вот и лекарства в доме есть, это он позаботился, купил для нее – на всякий случай. «Скорую» Левушка вызвать не предлагал – знал, что Ба откажется, и не хотел ее волновать. Они оба понимали, что чужие люди Ба не помогут. Некоторое время спустя Елизавете Владимировне стало легче. Она села в кровати – Левушка мгновенно подложил подушки – и спросила: