Великая княгиня Рязанская - Ирина Красногорская

– Какая же ты ещё маленькая, – ласково сказала Анна, – дядюшка, верно, тебя очень любит.

– Ему наследник нужен. Да и друг он Владимира. А я что? Слабенькая ниточка в прочной основе. – И, думая, что Анна не поняла сравнения, пояснила: – В прочной основе их давнишней дружбы.

– А ты любишь ли Григория Ивановича?

– Люблю? – Ульяна засмеялась. – Знаешь, что сказал мне Владимир, когда велел идти замуж? «О любви только сенные девки помышляют».

– Он что же, не любит княгиню?

– Она очень больна, – ответила Ульяна уклончиво, – изурочили, верно. Да что о любви зря толковать – не сенные девки, чай. Спать пора. Вон уже в тереме замолкли.

Анна прислушалась – за стенами хатки выл ветер, и будто погромыхивало.

– Гроза вроде собирается.

– В непогоду хорошо спится, – сказала Ульяна и позвала служанок.

Те быстро соорудили на полу всё на тех же подушках постели. Княгини улеглись. Некоторое время в горнице было тихо.

Анну поразило, что Ульяна так быстро заснула – с Марьюшкой они бы проговорили до рассвета. И, словно прочитав её мысли, та сказала:

– Я не сплю и думаю о нашем разговоре. Ты знаешь, лет сто назад, может, чуть больше, жила в этих местах простая женщина, жена дьякона Берёзовской церкви. Берёзово – это село такое, ничем тогда не примечательное. Во время одного из татарских набегов попала эта женщина в плен. Красивой была, а может, умной, чем-то отличалась от других пленниц, наложниц и жён хана Джанибека, и взял он её себе в жёны. Полюбил то есть. Ханы могут жениться по любви. Это наши князья женятся по государственной нужде. – Ульяна засмеялась.

«Василий женился на мне по любви», – хотела сказать Анна, но не стала огорчать хозяйку и вдруг вспомнила, как говорила мамка, что рязанская родня Василия намеревалась женить его на княжне Пронской – Ульяне. «Так эта девочка могла стать его женой, – подумала она без ревности, – и ему – не мне рассказывать под вой ветра хорошо всем известную историю ханши Тайдулы». Она больше не слушала Ульяну, а та говорила, может быть, не столько ей, сколько себе:

– Джанибек любил её до конца жизни. И когда она лишилась зрения, послал за митрополитом Алексием. И он исцелил ханшу. Да, он любил эту русскую женщину и не принуждал её изменить веру, она осталась христианкой и пеклась о православных церквах. Ты спишь, Анна?

Анна не ответила, но она не спала, тоже думала о Тайдуле. Но не о любви к ней хана. Размышляла, какими качествами должна была обладать простая женщина-селянка, чтобы стать его соправительницей. Одной красотой этого не достигнешь. Думала ещё, что татарские правители, держа своих жён в гаремах, откуда те не имеют будто бы права свободно выходить и никого там не принимают, тем не менее не лишают их власти, и Тайдула – не исключение. Вон ведь ещё у Батыя послом была женщина. Какого роду-племени, летописцы не упомянули, но женщина! Впрочем, думала, её бабку Софью и мать тоже не обделили властью. Не были они теремными затворницами при мужьях, не стали и при взрослых сыновьях.

«А вот суженый, кажется, намеревается держать меня в опочивальне и выпускать только на скотный двор. Обманул, посулил охоту, потащил за сто с лишним вёрст киселя хлебать, бросил одну. А ведь не случайно он меня бросил и взял – на смену обиде пришло подозрение. Хотел половчее Ивана предать. Отблагодарил за хлеб-соль нашу. Хлеб-соль… А ради чего его кормили, ради чего привечали? Сироту пожалели, меня великой княгиней видеть мечтали (могла бы и королевной стать) или княжество большое, могучее, завидное прибрать к рукам хотели? Да, вместе со мною, смирить мою гордыню, строптивость», – мысли путались, исключали одна другую.

Представился вдруг Иван, не домашний, не тот, что послушным сыном входил к матери, а облачённый в парадные одежды, прямой, важный, отчуждённый. Так ли уж он любит сестру, чтобы поступиться ради неё своими интересами? Вспомнилось, как отец наставлял его воспитать из рязанского приёмыша преданного пса. Воспитать послушного, безгласного слугу, обобрать до нитки, а её сделать княгиней нищего княжества, одной из своих вотчин?

Нет, братец дорогой, старший, ничего у тебя не выйдет!

А ведь какую силу набрал, – уже на русских невест и смотреть не желает, на византийскую царевну позарился. И уверен, что никто противостоять ему не будет. А рязанские мужики тем временем, как пальцы десницы, собираются в кулак перед ударом.

Анна вдруг увидела этот исполинский кулак: большой палец – дядюшка, средний – князь Пронский, безымянный – суженый. «А указательный, кто?»

– Указательный ты, Анна, – услышала она голос и сразу поняла, чей он, хотя прежде никогда его не слыхала. Синие огромные глаза, во всё красивое мужественное лицо, нет, больше – во всю горницу, полыхнули нестерпимым огнём, засияли, разогнав тьму.

И, противясь этому чуду, Анна воскликнула:

– Я же не сплю! – И спросила сияние: – А как же Юрий? Я не могу предать его.

– Его нельзя предать, – ответило сияние, затухая, – ты сделала правильный выбор.

– Я ничего не выбрала, – прошептала она в темноту.

– Ты сделала правильный выбор, Лисонька, – произнёс Юрий одобрительно и негромко, будто бы рядом. – Иван беспощаден и к своим близким.

Анна вдруг увидела Юрия где-то за пределами хатки, на высоком холме (крепостном валу?), маленького-маленького, и он всё уменьшался, пока совсем не исчез.

«Куда же ты, подожди!» – но крикнуть она не смогла, голос пропал.

За стенами хатки бушевала последняя осенняя гроза. Лил дождь, сменялся снегом. К утру подморозило. Схватились ледяной коркой поля у подножия крепости. Анне не хотелось выходить из жарко натопленной горницы, из её мягкого уюта. Однако нежданно протрубили охотничий сбор, и дядюшка сам пригласил молодых княгинь в поле.

– Хороший хозяин собаку в такую пору из дому не выгонит, а уж сам и подавно не пойдёт, – ворчала Ульяна, собираясь.

А Григорий Иванович уверял, что лучшей погоды для охоты на косуль и ждать нельзя – без выстрелов сами будут к ногам охотников падать. Следует только выгнать их из перелесков на поле.

На лошадях кое-как выбрались за околицу. Василий ехал рядом с Анной, но ни слова не сказал ей о княжеском соборе. Шутил, болтал о пустяках и, как о пустяке, сообщил, что его чуть было не женили на Ульяне Пронской, хорошо дядюшка вовремя на помощь пришёл.

– Может, правильнее сказать – дорогу перешёл?

– Как знать, жёнушка, как знать! – засмеялся Василий. – Тогда остановило то, что княжна все ещё в куклы играла. Она ведь моложе тебя?

– Значит, тогда её возраст был недостатком, а теперь, я смотрю, он превратился в одно из достоинств Ульяны? – В вопросе Анны не уловил князь ни ревности, ни интереса и, оставляя его без ответа, сказал:

– Мудрец дядюшка, большой мудрец. Только мудрость его всем во вред.

Некоторое время ехали молча. Анна разглядывала князя Пронского, статный, широкоплечий, основательный. Лицо некрасивое, но привлекательное. Глаза так и полыхают синевой – то ли грозовое, то ли лунное сияние. Он остановился, пропуская князей рязанских вперёд, поклонился радушно. Не мальчик! И как похож на Юрия. Таким станет Юрий лет в сорок. А суженый? А суженый…