Карусель - Уильям Сомерсет Моэм

В обед декан, силясь избавиться от уныния, беседовал с мисс Ли на отвлеченные темы. Через некоторое время она бросила взгляд на часы:

— Должно быть, Белла сейчас как раз уезжает из Дувра.

— Лучше бы вам не вспоминать о ней при мне, Полли, — бросил он дрожащим голосом, стараясь изо всех сил говорить твердо. — Я должен попытаться забыть, что у меня вообще была дочь.

— Полагаю, из всех страстей человеческих наиболее глубоко укоренилась та, что заставляет людей вредить себе, желая насолить тем самым другому, — сухо заметила она.

Позже мисс Ли изъявила желание поехать в Линем, в поместье Ли, и пригласила декана сопровождать ее. Когда он отказался, она потребовала, чтобы коляска была готова к трем. Несколько лет она не видела дом, в котором появлялись на свет ее предки со времен Георга II, и не без несколько сентиментальных чувств смотрела на хорошо знакомые поля, плоские топи и сверкающее море, которое ее пристрастному взору казалось исполненным особого очарования, как ни в одном другом месте. Она поехала в церковь Линема и, получив ключ, вошла и осмотрела камни и таблички, хранившие память о ее прародителях. На новой табличке значились даты рождения, смерти и регалии Эдварда Крэддока, а снизу оставили место для имени его вдовы. Она не смогла сдержать вздох, когда вспомнила, что она сама и Берта, жена упомянутого Эдварда Крэддока, станут последними в этом длинном списке. После них глава семьи Ли будет дописана, и книга Берка забудет о них.

— Элджернон может говорить что угодно, — пробормотала она, — но это была скучная компания. Семьи, как нации, представляют интерес только на стадии упадка.

Отправившись дальше, она добралась до поместья Ли. Белая и квадратная, постройка, как всегда, выглядела так, словно ее поставили на землю, как карточный домик. Закрытый со времен смерти Крэддока, мужа ее племянницы, дом казался заброшенным. Когда-то ровно подстриженные и ухоженные газоны теперь заросли сорняками, а клумбы лишились цветов. Запертые ворота, закрытые ставнями окна придавали строению зловещий вид, и мисс Ли с содроганием отвернулась. Она приказала извозчику вернуться в Теркенбери и, погрузившись в собственные мысли, больше не смотрела по сторонам. Она вздрогнула, услышав, как кто-то с изумлением произнес ее имя, и заметила, что на нее смотрит мисс Гловер, сестра викария Линема. Мисс Ли велела остановить коляску, и женщина быстро подошла.

— И кто бы мог подумать, что я увижу вас, мисс Ли? Совсем как в былые времена!

— Не удивляйтесь, моя дорогая. Я остановилась у кузена в доме декана и подумала, что стоит приехать сюда и взглянуть, на своем ли все тут месте.

— О, мисс Ли, должно быть, вы очень огорчены! Бедный декан, говорят, у него просто разбито сердце! Знаете, отец молодого Филда торговал льняными тканями в Блэкстейбле…

— Похоже, мезальянсы у нас в крови. Не удивляйтесь, если услышите, что я вышла замуж за моего дворецкого — весьма уважаемого человека.

— О, но бедный Эдвард был совсем другим человеком, к тому же он стал настоящим джентльменом. Где сейчас Берта? Она никогда не пишет.

— Полагаю, в Италии. Я хочу, чтобы она вышла замуж за Фрэнка Харрелла, сына старого доктора Харрелла из Ферна.

— Но, мисс Ли, она согласится?

— Она пока еще не видела его, — ответила мисс Ли, сдержанно улыбнувшись, — но они идеально друг другу подходят.

— Вас не огорчает, что старый дом стоит заколоченный?

— Моя дорогая, я стараюсь никогда ни о чем не сожалеть — это почти так же греховно, как раскаиваться.

— Я вас не понимаю, — заявила мисс Гловер. — Полагаю, для вас ничего не значит, что здесь, куда ни кинешь взгляд, повсюду земля Ли.

— Вы меня неправильно поняли. Я испытываю некое удовлетворение, вновь посещая это место, но я рада, что живу не здесь. Осмелюсь сказать, что хорошо родиться в деревне на своей собственной земле, даже если ты всего лишь женщина. Мне нравится ощущение того, что мои корни здесь. Когда я тут, то я едва могу устоять перед соблазном раздеться и поваляться на вспаханном поле.

— Надеюсь, вы ничего подобного не сделаете, мисс Ли, — ответила Фанни Гловер, несколько шокированная. — Это было бы так странно.

— Не говорите глупостей, моя дорогая! — улыбнулась собеседница. — Вы так наивны, что каждый раз, когда я вас вижу, то думаю, что у вас за спиной уже должны были прорезаться крылья.

— Вижу, вы все та же.

— Извините, но с каждым годом я определенно молодею. Честное слово, иногда я чувствую себя так, словно мне не больше восемнадцати.

Тут мисс Гловер вставила единственную остроумную ремарку в своей жизни.

— Признаюсь откровенно: я думаю, вы выглядите на все двадцать пять, мисс Ли, — ответила она с мрачной ухмылкой.

— Ах вы нахальное создание! — засмеялась мисс Ли и, приказав извозчику ехать дальше, на прощание помахала рукой мисс Гловер, пейзажам ее юности и полям, которые казались неотъемлемой частью ее самой.

Поскольку декан некоторым образом дал понять, что не особенно желает видеть у себя мисс Ли еще какое-то время, она на следующий день отправилась в Лондон. Внезапно ее охватила непривычная тревога, и она начала сильно жалеть о своем решении провести зиму в Англии. Миссис Мюррей уже уехала в Рим, и вид Беллы, отправлявшейся на континент, еще больше распалил в ней жажду странствий. Она представила себе все восхитительные маленькие беспокойства на таможне, особый, чуть затхлый запах салонов гостиничных автобусов, очаровательную скуку длинных путешествий на поезде, милые неудобства иностранных гостиниц. Перед ее мысленным взором возникла тусклая пасмурность Булони, а ее ноздри словно вдыхали хорошо знакомые ароматы порта и вокзала.

Но поезд, в котором она ехала, остановился в Рочестере, и ее рассеянный взгляд вдруг задержался на пейзаже, который, как она вспомнила, однажды превозносил Бэзил Кент: небо с массивными облаками потемнело и отражалось на гладкой поверхности реки Медуэй; высокие трубы выплевывали клубы дыма, рисующие извилистые узоры на сером фоне, а низкие фабричные здания побелели от пыли. Стороннему наблюдателю это зрелище действительно могло показаться красивым — оно поражало скупостью линий и приглушенными скудными красками, как на изысканной японской гравюре.

Мисс Ли вбежала в дом.

— Дайте мне мой чемодан, — сказала она изумленной горничной. — Можете ехать в Лондон. Я остаюсь здесь.

— Одна, мадам?

— Можно подумать, кто-то захочет со мной сбежать! И побыстрее, иначе я очень рассержусь.

Она схватила сумку, быстро вышла из вагона и, когда поезд умчался прочь, вздохнула с огромным облегчением. Ее удивительно успокаивало то, что она осталась одна в незнакомом городе, где никто ее не знал, и она ощутила удивительное возбуждение. Изучив гостиничные автобусы, выбрала самый лучший и уехала.

С характерным упрямством она не обращала особого внимания на наиболее популярные достопримечательности, которые посещали туристы. Мисс Ли воображала, что произведение искусства может вызвать лишь сдержанный энтузиазм, а его запасы истощались, прежде чем она успевала подойти даже к признанным мировым шедеврам. Если она попадала в новый город на континенте, то обычно бродила там без определенной цели, наблюдая за людьми, и ничто не приводило ее в больший восторг, чем какой-нибудь заброшенный сад или украшенный дверной проем, о котором старый добрый Бедекер[41], специально оставленный дома, даже не упоминал. Поэтому тем вечером при свете фонарей обитатели Рочестера, возможно, видели изящную просто одетую даму в летах, которая лениво прогуливалась по Главной улице, осматривая ее внимательно, с живым интересом и терпением, и, очевидно, испытывая при этом чувство глубокого удовлетворения. В те мгновения дом на Олд-Куин-стрит ей казался тюрьмой, верный дворецкий — главным надзирателем, а восхитительный ужин, приготовленный по всем правилам, вызывал большее отвращение, чем похлебка и черствый хлеб.