Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

воскликнул он. — Делаешь вид, что не узнала? И, наверное, это не ты мне писала, чтобы я тебя здесь встретил?

Она рассмеялась. За ее спиной возник предупредительный шофер, она сбросила манто и осталась в ярком пестром клетчатом платье с голубыми и серыми квадратами. Она встряхнулась, как промокшая птичка.

— Мне еще такую кучу барахла надо декларировать… — рассеянно заметила она.

— Да-да, — с беспокойством сказал Честнут, — но сначала я должен тебе сказать, Сиротка, что я ни на минуту не переставал тебя любить!

Она издала стон.

— Прошу тебя! На корабле было несколько молодых американцев. Этот предмет разговора мне слегка приелся.

— Боже мой! — воскликнул Честнут. — Ты считаешь, что моя любовь — то же самое, что и те признания, которые ты выслушивала на корабле?

Он повысил голос, и стоявшие ближе повернули головы, прислушиваясь.

— Тсс! — одернула она его. — Мы не на сцене. Если хочешь, чтобы я хотя бы обращала на тебя внимание, умерь свой пыл.

Но голос уже не слушался Джона М. Честнута.

— Ты хочешь сказать, — задрожал он на высокой ноте, — что забыла, что сказала на этом же самом причале ровно пять лет назад — во вторник?

За разыгрывавшейся на причале сценой теперь наблюдала добрая половина пассажиров корабля; некоторые даже покинули здание таможни, чтобы лучше видеть.

— Джон, — ее недовольство нарастало, — если ты еще раз повысишь голос, я сделаю так, что у тебя появится отличная возможность остыть. Я остановлюсь в «Ритце». Приходи сегодня вечером.

— Но послушай, Сиротка! — упрямо продолжал он охрипшим голосом. — Послушай! Пять лет назад…

И тут зрителям на причале довелось увидеть любопытное зрелище. Юная леди в клетчатом платье с голубыми и серыми квадратами проворно шагнула вперед и коснулась руками взволнованного молодого человека, стоявшего рядом с ней. Молодой человек, не глядя, попятился назад, его нога попала в пустоту и он плавно грохнулся вниз с тридцатифутового причала, не без грации перевернулся в воздухе и шлепнулся прямо в воды Гудзона.

Раздались испуганные крики, все бросились к краю причала, но юноша тотчас же вынырнул из воды. Затем он поплыл — увидев это, юная леди, ставшая, по всей видимости, виновницей происшествия, перегнулась через ограждение и крикнула в сложенные рупором руки:

— Я буду у себя в половине пятого!

Весело взмахнув на прощание рукой и не дожидаясь ответного жеста от водоплавающего джентльмена, она поправила свой монокль, бросила надменный взгляд на собравшуюся толпу и, не торопясь, удалилась со сцены.

II

Пять собачек, три горничные и французское дитя были размещены в самом большом номере отеля «Ритц», и Сиротка лениво погрузилась в горячую ванну, благоухавшую травами, где и провела почти час. После этого она приняла важных посетителей — массажиста, маникюршу и, наконец, парикмахера из Парижа, подровнявшего ее волосы до длины, подобающей парижскому арестанту. В четыре часа прибыл Джон Честнут и обнаружил, что в холле уже толпится полдюжины адвокатов и банкиров, ответственных за управление финансовыми активами Мартин-Джонсов. Они толпились там с половины второго и к этому времени уже находились в состоянии заметного беспокойства.

После того, как одна из горничных подвергла его тщательному осмотру — возможно, чтобы убедиться, что он уже полностью высох, — Джона немедленно провели туда, где находилась мадемуазель. Мадемуазель находилась в спальне и полулежала на шезлонге среди двух дюжин шелковых подушек, прибывших вместе с ней из-за океана. Джон вошел в комнату, держась слегка натянуто, и поприветствовал ее церемонным поклоном.

— Выглядишь получше, — сказала она, поднявшись с подушек и внимательно его оглядев. — У тебя даже румянец появился!

Он холодно поблагодарил ее за комплимент.

— Тебе надо плавать каждое утро, — а затем, как бы между делом, добавила: — Пожалуй, завтра уеду обратно в Париж!

У Джона Честнута отвисла челюсть.

— Я же тебе писала, что в любом случае собираюсь провести тут не больше недели, — добавила она.

— Но, Сиротка…

— А что мне здесь делать? В Нью-Йорке ведь нет ни одного по-настоящему интересного человека.

— Но послушай, Сиротка, дай мне шанс! Останься хотя бы дней на десять, узнаешь меня получше, а?

— Узнаю тебя? — Ее тон подразумевал, что он был для нее давно прочитанной книгой. — Мне нужен человек, способный на красивый жест!

— Ты что, желаешь, чтобы я выражал себя исключительно пантомимой?

Сиротка испустила недовольный вздох.

— Я хочу сказать, что у тебя нет никакой фантазии, — терпеливо объяснила она. — У американцев полностью отсутствует воображение! Париж — вот единственный крупный город, где цивилизованная женщина может дышать свободно.

— Ты больше ничего ко мне не чувствуешь?

— Если бы это было так, я вряд ли стала бы пересекать океан, чтобы увидеться с тобой. Но едва я увидела американца на корабле, как тут же поняла, что не смогла бы за такого выйти замуж. Я просто возненавижу тебя, Джон, и единственным результатом этой истории станет твое разбитое сердце — но удовольствие от всего этого получу только я.

Она стала зарываться в подушки и, в конце концов, практически в них утонула.

— Потеряла монокль, — пояснила она.

После тщетных поисков в шелковых глубинах обнаружилось, что прозрачное стеклышко свесилось за спину на шнурке.

— Как бы я хотела влюбиться! — продолжила она, опять украсив моноклем свое детское личико. — В прошлом году, весной, я чуть не сбежала из Сорренто с одним индийским раджей, но он был слегка неотесан, и к тому же я не нашла общий язык с одной из других его жен…

— Перестань нести чушь! — воскликнул Джон, пряча лицо в ладони.

— Ну, я же не вышла за него, — возразила она. — Но, как бы это объяснить — у него было, что предложить! Он был третьим богатейшим подданным британской короны. И, кстати, — ты богат?

— Нет, если сравнивать с тобой.

— Ну, вот… И что можешь предложить мне ты?

— Любовь.

— Любовь? — она снова скрылась в подушках. — Послушай, Джон. Жизнь для меня — череда сверкающих базаров, и перед каждой лавкой стоит купец, потирает ручки и приговаривает: «Милости просим! Лучший товар в мире!» И я захожу, и в моем кошельке звенят красота, деньги и молодость — все, что нужно для покупки. «Что у вас тут хорошего?» — спрашиваю я, а он потирает ручки и говорит: «Мадемуазель, как раз сегодня у нас есть для вас прекра-а-а-снейшая любовь!» Иногда у него даже нет ее на складе, но он за ней посылает, когда видит, сколько я готова за нее выложить. Да, я никогда не ухожу от него без любви — а он не получает взамен ничего. Вот так я беру свое!

Джон Честнут в отчаянии встал и сделал шаг к окну.