Актриса - Салли Боумен

— Ты путаешь, Жислен. Я знала Харриет совсем еще девочкой. Это было в сорок восьмом, а замуж она вышла совсем не за Бинки…

— Прошу извинить меня… — Эдуард встал и во внезапно обрушившейся на него тишине пристально вгляделся в материнское лицо, в мерцающее пламя оплывающих свечей. В их неверном свете комната вдруг раскололась, стала похожа на бессмысленную груду осколков и качнулась вбок — потом все стало на место. Эдуард смотрел на стол и думал: «Вот, вот на что тратим мы нашу жизнь. На злобу. На мелкие дрязги. На никчемные посиделки. Как мы живем — сплошная суета, и так до конца наших дней».

Он с церемонной вежливостью произнес:

— Очень прошу меня извинить. Мама, Жислен, Кристиан. Вынужден покинуть ваше милое общество. Увы, дела.

Кристиан ждал, что Эдуард тотчас уйдет. Но нет, у стула матери он замедлил шаг, и лицо его просветлело. Мать и сын посмотрели друг другу в глаза, Луиза милостиво протянула Эдуарду руку. Сжав ее ладонь, Эдуард учтиво коснулся ее губами. И тут Луиза вдруг резко выдернула свою руку.

— Какой же ты эгоист, — выпалила она. — Мать только приехала, но ты верен себе — работа, работа… Ну что ж, ступай. Оставь меня одну — это в твоем духе…

— Но вы же не одна, — попытался оправдываться Эдуард, но она резко его оборвала:

— Нет, именно одна. Твоя мать — одинокая, стареющая женщина. До которой нет дела никому на свете…

— Мама, прошу. Зачем вы так… Вам же известно, что я…

— Что — ты? Какой от тебя толк? Никакого, и никогда не было. А-а… — Луиза издала жалостный стон. — В такие минуты мне ужасно недостает моего дорогого Жан-Поля… — Она прижала к глазам кружевной платочек. Не веря собственным глазам, Кристиан наблюдал за этим вконец его озадачившим спектаклем, но слезы были явно натуральные, хотя и не слишком обильные.

Эдуард промолчал, оставаясь внешне спокойным, только побледнел чуть сильнее. Замерев от неловкости, он молча смотрел на склоненную голову матери. Немного подождав, как обычно, пожелал ей спокойной ночи — будто не произошло ничего особенного. Потом вежливо поклонился, как его приучили делать в детстве. После чего развернулся и не спеша вышел из комнаты.

Примерно через два часа после этой семейной сцены, то есть около двенадцати, Жислен еще бодрствовала, стоя на террасе и вглядываясь во тьму, где угадывалось море.

По сути, званый ужин кончился, как только Эдуард вышел из-за стола. Вскорости удалилась к себе в спальню взвинченная Луиза. Жислен осталась один на один с Кристианом. Им подали кофе, и Жислен решила воспользоваться ситуацией и что-нибудь выведать. Кристиан был ей несимпатичен, но она знала, что он более остальных близок с Эдуардом, отчего бы ей его не поспрашивать, он хорошенько выпил, глядишь, хмель развяжет ему язык, который он обычно держит за зубами.

Кристиан, однако, не собирался оправдывать ее надежд. С намеренной бесцеремонностью он развалился на диванчике; одну из роскошных новеньких диванных подушек он не задумываясь сунул себе под ноги, обутые, как заметила Жислен, в старомодные залоснившиеся уже комнатные туфли из черного бархата.

— Ну вот, теперь можно и почитать, чудненько! — изрек он, покосившись на Жислен, и раскрыл потрепанную книжку. Это был Пруст, на французском. Жислен не читала Пруста и от этого разозлилась еще больше.

— Изумительная книга, — он поднял голову и взглянул на Жислен. — Каждое лето перечитываю. Сколько успеваю и если успеваю. В молодости моим самым любимым чтением было стендалевское «Красное и черное», ну еще «Воспитание чувств», до сих пор обожаю эти романы. Но теперь, когда я далеко не юноша, — он вздохнул, — а, как говорится, мужчина средних лет, меня тянет на Пруста.

— А что, английских романов вы не читаете? — довольно ехидно спросила Жислен.

— В общем, нет, — признался Кристиан, — по собственной воле не читаю.

Он с озабоченным видом принялся искать нужную страницу. Пока утонченный Кристиан пролистывал книгу, Жислен заметила, что у него имеется малоприятная привычка загибать уголки, не поздоровилось и этому зачитанному томику Пруста. Жислен поджала губы: сама она читала редко, но никогда не позволяла себе так варварски обращаться с книгами.

— Прочел уже «По направлению к Свану», — он поднял взгляд на Жислен. — Теперь добрался до «Девушек в цвету»… Бальбек… Альбертина…

— Скажите, пожалуйста!

— Пруст тонко понимает природу любви, верно? — И опять он посмотрел на Жислен неприятным взглядом, от которого ей стало не по себе. — Так где же я остановился? Ага, нашел. Кстати, замечательное место — вы наверняка его помните. Вот послушайте.

Откашлявшись, он затянул неестественно высоким тягучим голосом (Жислен терпеть не могла этой его манерности):

— «Давным-давно, еще на Елисейских полях, я догадался…» — нет, не здесь, следующий абзац, да — «…когда мы влюбляемся в женщину, мы всего лишь проецируем на нее состояние своей души, и главное не в том, насколько данная женщина достойна нашего поклонения, а в силе этого состояния…»

Чуть помолчав, он улыбнулся.

— Там дальше много чего написано, но в этом суть, вы не согласны? Читая эти строки, я частенько вспоминаю Эдуарда, только никогда ему в этом не признаюсь.

Жислен ответила ему холодно-настороженным взглядом. Она чувствовала, Кристиан намекает на что-то, о чем ей совсем не хотелось бы услышать.

— Ваш Пруст не слишком лестно отзывается о женщинах, — произнесла, помедлив, Жислен. — Но его мысль можно повернуть и по-другому. Женщины проецируют на мужчин все свои мечты и представления о жизни… — Она с невольным презрением подумала вдруг о Луизе.

— В самом деле? — На лице Кристиана мелькнула улыбка. — Я и не предполагал. Вам, конечно, лучше знать. Я-то никогда не мнил себя знатоком женщин.

С этими словами он, облегченно вздохнув, снова уставился в книжку и затих. Жислен, страшно раздосадованная, сидела рядом, гадая, на что же он намекал… ведь намекал? Она нервно зашелестела журналом. Выкурила сигарету, потом вторую. В конце концов, не выдержав, ушла, даже не сказав ему «спокойной ночи».

Она вошла в свою комнату, но разве она могла уснуть? После такого-то денечка! Одна сцена мучительней другой всплывали в ее памяти. Эдуард на берегу с Кларой, какую жестокую ревность ощутила она, увидев их вдвоем. Выволочка от Луизы, с издевательскими ее замечаниями — как же ей хотелось заткнуть рот этой ведьме, что-что, а постоять за себя она бы сумела… если бы рядом не было Эдуарда.

Мечась из угла в угол по комнате, Жислен вдруг поняла: если сегодня же, пока она еще не уехала, она не увидит Эдуарда, то сойдет с ума. Только бы побыть с ним рядом, услышать его голос, больше ей ничего не надо, уговаривала она себя, хотя воображение безжалостно увлекало ее дальше… Что же его все-таки мучает? Он ведь места себе на находит, совсем как она сама. Она чувствовала, что он переживает какой-то кризис, борется с собой; его нервозность и замкнутость напоминали ей обманчивое затишье перед грозой — нет, причина не в Луизе и не в махинациях де Бельфора…