Месть еврея - Вера Крыжановская

Единственный сын, их Рихард, был воспитан в либе­ральном духе. Умный и образованный, он не допускал ни предрассудков крови, ни предрассудков веры. Сам он женился на аристократке потому только, что полюбил ее; одна из их дочерей сделала блестящую партию, дру­гую же он беспрепятственно благословил на брак с мо­лодым архитектором плебейского происхождения. Дом его всегда был открыт для каждого порядочного челове­ка, и потому Самуил был у него прекрасно принят. А так как приемы барона были всегда оживленны и блестя­щи, его посещали и люди высшего круга, несмотря на неизбежность встречаться в его доме с тем классом об­щества, на который они смотрели свысока.

Так как баронесса Кирхберг приходилась родствен­ницей графу Маркошу, то семейство графа тоже бывало у барона, но Рауль ездил туда нехотя. Воспитанный ма­терью в правилах классовой обособленности, он в этом отношении был еще более щепетилен, чем его мать: тер­петь не мог смешанного общества, в особенности евреев, к которым он чувствовал врожденную антипатию. Против своего желания и лишь для того, чтобы явно не обидеть родственника своей жены, он принял приглашение.

На балу блестящая нарядная толпа заполнила ог­ромные залы. Тут было отборное дворянское общество, магнаты в своих богатых костюмах, высшая военная знать, звездоносцы, сановники, но в общей массе было немало артистов, журналистов и просто разночинцев, а равно и типичных физиономий еврейских финансовых тузов с женами, увешанными драгоценностями.

Князь и княгиня Орохай приехали довольно поздно. Когда они вошли, все глаза устремились на красивую чету. Никогда, быть может, поразительная красота Ва­лерии не производила такого ослепительного впечатле­ния, а туалет ее возбудил зависть всех женщин. На ней было белое атласное платье с длинным шлейфом, все покрытое старинными брабенскими кружевами; ряды бриллиантов унизывали спереди корсаж; в русых воло­сах сияла маленькая княжеская корона, и единственная роза, приколотая сбоку на голове, выделялась на этом белоснежном туалете.

«Фея ледяных гор! Русалка!» — неслось за ней вслед, пламенные восхищенные взгляды устремились на нее. Сияющий, с улыбкой удовлетворенной гордости, Рауль повел ее к креслу. Валерию окружили танцоры, и вихрь бала увлек ее.

Чувствуя усталость, княгиня ушла в уборную и, от­дохнув, снова направилась в танцевальную залу. В од­ной из прилегающих к зале комнат, где никого не было, так как все танцевали, она увидела хозяина, который разговаривал со штатским господином.

Барон тотчас заметил ее:

— Как? Царица бала не танцует и прячется от сво­их поклонников! — сказал он любезно.— Позвольте мне, княгиня,— продолжал он, не замечая, что Валерия из­менилась в лице, так как узнала Самуила,— предста­вить вам моего друга, барона Вельдена, отличного тан­цора. Судьба покровительствует ему, доставляя счастье приблизиться к царице бала. Могу ли я вас просить обещать ему тур вальса.

Валерия ответила легким наклоном головы на глубо­кий поклон банкира. Она не имела причин отказать в танце одному из гостей, которого представлял ей хозя­ин дома. Сердце ее сильно билось, и холодный пот вы­ступил на лбу: она увидела подходящего к ней Рауля.

— Ах, ты здесь и не танцуешь? — спросил он ее.

— Княгиня обещала тур вальса моему другу,— ска­зал Кирхберг,— но вы, кажется, не знакомы: барон Вельден, князь Орохай.

Молодые люди обменялись церемонным поклоном. Затем Самуил, проницательный взгляд которого заме­тил смущение Валерии, повел ее в танцевальную залу и, взяв за талию, увлек в вихре вальса. Наружно он был совершенно спокоен, но Валерия чувствовала тре­вожное биение его сердца. Словно во сне кружилась она, не смея поднять глаз на своего кавалера и чувствуя на себе его пламенный взгляд. Окончив вальс, Самуил остановился. Они были у входа в зимний сад, куда ма­нил на отдых приятный полусвет, и, предложив руку своей даме, он отвел ее туда. Валерия была сильно взволнованна, она то бледнела, то краснела, а рука ее, опиравшаяся на руку Самуила, дрожала, как лист. Кня­гиня не в состоянии была превозмочь себя, хотя и со­знавала, что это было непростительной, постыдной сла­бостью перед человеком, так хорошо умевшим владеть собой, что на его лице не отражалось ничего, кроме хо­лодной и почтительной вежливости. В эту минуту мимо проходил лакей с подносом, уставленным прохладитель­ными напитками, и Валерия, чтобы казаться спокойной, остановила его и взяла стакан холодного лимонада. Она поднесла его к губам, но Самуил удержал ее, взял из руки у нее стакан и снова поставил его на поднос.

— Ах, княгиня,— проговорил он любезным голо­сом,— что бы сказал князь, если бы увидел, что вы, раз­горяченная танцами, пьете холодный лимонад!

С минуту Валерия смотрела на него со злобой и удив­лением.

— Как вы смеете? — прошептала она.— Это дер­зость!

Самуил насмешливо смотрел на нее.

— Я не злопамятный человек, княгиня, и помешал вам схватить омерзительную болезнь, так как я этого не стою; не стоит того и вальс, который вы вынуждены были протанцевать с евреем. Теперь, ваша светлость, я пойду и скорей пришлю вам чаю.

Он поклонился и ушел.

Задыхаясь от волнения, она ушла в самый темный угол оранжерейной залы и опустилась на бархатную ска­мейку, скрытую в кустах. Как он смеет оскорблять ее своим насмешливым обращением? Или он ее больше не любит? А в таком случае, отчего это беспокойство за ее здоровье? Жгучие слезы катились по щекам Валерии, она была возмущена до крайности.

— Здесь! — послышался в эту минуту хорошо знако­мый голос, и она увидела Самуила, за которым шел ла­кей со стаканом чая. Он тотчас отыскал княгиню в ее убежище.

Она поспешила стереть слезы, ее прелестные черты приняли суровое и холодное выражение и, гордо подняв украшенную бриллиантами голову, она прошла мимо Самуила, не удостоив его взглядом.

Когда удивленный лакей ушел, Самуил опустился на скамейку, где сидела Валерия и заметил на полу пла­ток, который княгиня уронила, вставая. Подняв его, он увидел, что тот был весь мокрый.

— О, Валерия! Ты еще любишь меня, если наша встреча вызвала слезы! — прошептал он, прижимая пла­ток к губам. Затем он спрятал его на груди и, прислонясь к спинке скамейки, мыслями унесся в прошлое.

Рауль, не танцевавший вследствие нервной болезни головы, искал спокойного уголка и поместился, наконец, в мягком кресле, стоявшем в глубине амбразуры окна-балкона, отделявшегося от смежной комнаты тяже­лой портьерой. Несколько минут спустя по ту сторону портьеры послышались шаги. — Сядем здесь, Эмиль,— сказал кто-то.

— Хорошо, но слушай то, что я начал тебе говорить. Заметил ты, Карл, что княгиня Орохай танцевала с банкиром Мейером, с недавних пор превратившимся в барона Вельдена? У этих сынов Израиля настоящая ма­ния приобретать дворянские титулы. Но кто позволил себе представить его княгине Орохай? Довольно непри­ятно уже то, что Кирхберг любит приглашать к себе подобных людей, но навязывать еврея такой особе, как княгиня, по-моему, большая дерзость.

— Послушай,— проговорил смеясь тот, которого на­звали Карлом,— я расскажу нечто более пикантное. Все знают, что дела графов Маркош были расстроены до. последней степени и что их ожидало разорение. Но в ту пору, не знаю каким образом, Мейер влюбился в графиню Валерию. Сознавая, что мало кто будет жаждать породниться с ним, он забрал себе все обязательства обоих графов и, заручившись этими документами, сде­лал предложение. Надо полагать, что предложение это было принято, так как в течение некоторого времени он очень часто посещал семью графа, и они даже отдаля ему визит в его Рюденгорфском имении; кроме того, к нему ездил священник, приготовлявший его К крещению. Но встретился Орохай — и все изменилось: ростовщику заплатили и выгнали его вон.