Крест, орёл и полумесяц. Часть 1. Последний крестовый поход - Дмитрий Ольшанский

Она еще долго рыдала и рвала на себе волосы. Я смотрел на Елену, и к горлу моему подступил комок. Мне было искренне жаль ее, ибо я знал, что ревность, которую моя жена испытывает к сопернице, не исчезнет никогда. Вечное подозрение и вечный страх, что я храню в своем сердце воспоминания о той короткой любви, делают ее жизнь невыносимой, но избавиться от этого она не в силах. Такова женская природа – любить и страдать во имя любви.

Но разве можно ее в этом упрекать! Ведь это я позволил своему сердцу затмить голос разума и тем принес столько несчастья людям, которых любил больше всего на свете.

* * *

Всю ночь шел проливной дождь, но наутро установилась прекрасная, не по-зимнему теплая погода. В этот день я отправился во Влахерны, чтобы отчитаться перед императором о проделанной работе на поприще протовестиария41.

Но едва я оказался на дворцовой площади, как тут же понял, что спокойствие в городе продлилось недолго.

Посреди двора на высоком древке гордо реяло знамя Венецианской республики42, а вокруг в боевом порядке выстроилось около полусотни воинов. Облаченные в золотые доспехи и алые плащи, они напоминали легендарных воинов, сошедших со страниц древних мифов. Но где тот враг, с которым они пришли сюда сражаться?

Все знали, что с венецианцами шутки плохи. Даже василевсу приходилось считаться с ними, ведь ушлые итальянцы уже давно прибрали к рукам все торговые дела Константинополя, а их колония, раскинувшаяся в черте города, стала пользоваться точно такой же независимостью от императорской власти, какой пользовались генуэзцы в Галате, располагавшейся на другом берегу залива. Фактически в черте Константинополя появился новый город со своими законами. Появились и свои силы правопорядка, которые очень скоро стали напоминать небольшую армию.

Но, несмотря на все свое влияние, венецианцы никогда не выступали против императора с оружием в руках, ибо знали, чем это может закончиться. В городе никто не любил пришлых иноземцев, и если к евреям и армянам относились с некоторой терпимостью, то надменные итальянцы вызывали только ненависть и страх.

Подойдя поближе, я увидел, что на площади, помимо зевак, присутствуют и сторонники Марка Эфесского. Они обступили венецианцев со всех сторон, выкрикивали ругательства, но близко подходить остерегались. У многих я заметил колья, топоры, вилы и другие предметы, которые только удалось приспособить в качестве оружия. Конечно, эти оборванцы не шли ни в какое сравнение с закованными в сталь бывалыми итальянскими кондотьерами и вряд ли могли что-то им противопоставить. Кроме количества. Вокруг ощетинившегося алебардами венецианского отряда собралось по меньшей мере несколько сотен фанатиков, и они продолжали прибывать.

Я пробежался глазами по площади, пытаясь отыскать Марка, но, к моему огромному сожалению, митрополита нигде не было видно. Вместо него на импровизированной сцене стоял Георгий Куртесий – один из первых и самых упрямых его последователей. Он призывал людей к оружию и обращал все свое красноречие в тираду против сгрудившихся на площади венецианцев.

Внезапно большие двери дворца распахнулись, и из них вышел Андроник в сопровождении десятка вооруженных гвардейцев. Придворный сановник выглядел усталым, но вполне довольным – никто так и не подтвердил, что он являлся организатором нападения на латинского епископа, так что Андроник отделался лишь небольшим штрафом.

Следом за ним буквально выбежал предводитель венецианцев Джироламо Минотто. То был грузный мужчина средних лет в расшитом золотой нитью бархатном дублете и с алчным взглядом торговца. Он пылал гневом и посылал страшные проклятия в адрес императора и всех греков, проживающих в Константинополе.

– Я этого так не оставлю! – кричал Минотто, ударяя себя в грудь. – За кровь моих людей можно отплатить только кровью!

Услышав слова своего предводителя, венецианский отряд перегородил дорогу гвардейцам. Те в ответ достали мечи.

– Джироламо! – крикнул я, обращая на себя внимание венецианского бальи. – Что ты делаешь?

Заметив меня, итальянец дал команду своим людям пропустить меня к нему.

– Прости, Георгий, но ваш император, судя по всему, окончательно лишился рассудка! – отведя меня в сторону, проговорил Минотто. – Еще вчера он обещал мне справедливый суд, а вместо этого он отпускает убийцу на свободу.

Джироламо Минотто всегда отличался рассудительностью и благоразумием, но теперь я не узнавал его. На щеках венецианца играли желваки, а лицо перекосилось от злобы.

– Я был там, – спокойно сказал я, – и видел все собственными глазами. Да, на моряков действительно напали, но и они повинны в убийствах. Я видел, как некоторые из них добивали безоружных, а другие напали на стражников и тяжело ранили одного из них.

Едва ли мои доводы смогли унять возмущение венецианца, однако он несколько смягчился.

– Что ж, пусть мои люди погорячились, – признал Минотто, озираясь по сторонам. – Однако этот город просто кишит фанатиками, которые вымещают свою злобу на каждом встречном иноземце. Я не хочу новых убийств, но как их избежать?

– Уведи людей!

– Ну уж нет! – огрызнулся итальянец. – Я заберу Андроника и свершу над ним правосудие, иначе эти нападения не прекратятся.

Я посмотрел на площадь. Небольшую кучку венецианцев теперь окружала толпа людей, и я не сомневался, добрая половина из них была готова наброситься на чужеземцев по первому зову.

История ничему не учит людей. И сейчас в моей памяти всплывали события из истории Константинополя почти трехсотлетней давности. Тогда в один из майских дней свора горожан ворвалась в латинские кварталы и устроила настоящую резню проживающих там иноземцев. Многие дома были сожжены, церкви превратились в дымящиеся руины, и лишь немногим латинянам удалось спастись бегством. В тот ужасный день тысячи людей были убиты, остальные проданы в рабство туркам. Но не прошло и двадцати лет, как захватившая Константинополь армия крестоносцев сполна рассчиталась с греками за своих убиенных братьев. Жестокость всегда порождает ответную жестокость – у этого правила нет исключений.

– Уведи людей! – повторил я сквозь зубы. – Иначе вас всех здесь перебьют…

Не успел я закончить фразу, как кем-то пущенный камень угодил в голову венецианского солдата. Тот со стоном упал на землю. Итальянцы сомкнули ряды и двинулись на горожан, те попятились назад и ответили новой порцией булыжников.

Мы с Минотто застыли на ступенях дворца, бессильно наблюдая, как на наших глазах разворачивается бойня. На лице венецианца я увидел смятение, он понимал, что горстка его людей не совладает обезумевшей толпой.