Дом на Дворцовой - Владимир Антонов

– Неличка, насколько я смог понять ситуацию, вы желаете составить счастье нашему другу!? – вопрос прозвучал, как утверждение, – в таком случае я хочу выразить своё восхищение Вами. Вы – классная тёлка! – Маленькие глазки Дыни сверкнули похотью:

– Если мой дружок вам не подойдёт, то я готов занять его место по Вашему первому требованию…

Бывший борец-вольник, получивший прозвище, как производное от своего имени Дима, рассмеялся собственной грубоватой шутке и предложил выпить за дам.

Неля, дожив почти до тридцати лет, однако, только сейчас узнала, что она – «тёлка». Она хотела возразить и наговорить хаму что-нибудь в ответ, но, вспомнив о своей роли невесты, сдержалась. На самом деле ей понравилось, что Дима-Дыня назвал её классной!

Через какое-то время компания распалась по причине полной несовместимости. Разговаривать было не о чем. Марина попробовала завести разговор о литературе. Начала с классики, но Тургенева не читали, как выяснилось, оба. Разве что про Муму слышали… Из современного читали газету «Советский Спорт»! Зато засыпали молодых женщин невероятным количеством анекдотов, озвучивать которые на самом деле не стоило. Юра разговор поддерживал неохотно. Подвох сестры был очевиден, но он отдавал ей должное за изобретательность. По большому счёту, его это не сильно беспокоило. Он глядел на сестру и про себя думал:

«Ну, не читали… Ну, не слышали… Можно подумать, что ты всю жизнь только и занималась тем, что Чехова с Толстым перечитывала туда и обратно. Не уверен, что ты сама «Войну и мир» до конца осилила. Других осуждать – это мы все умеем… Это нельзя, это тоже нельзя. А вот это можно! Неправильно всё это. У тебя своё «нельзя и можно». У «пацанов» своё. А у меня не твоё и не их. У меня своё собственное… Тебе не понравились мои друзья?.. Между прочим, у того, который Тургенев, отец в торге работает, а в нашем деле ему шибко разговаривать и не надо. Ему толпу изображать надо и бегать быстро… И что теперь?.. Я перестал быть твоим братом?.. Нет! А-а-а! – ты боишься, что я опять влипну? Опять нет! – У нас всё хорошо продумано и никто не попадётся. Ребята опытные, да и я не вчера родился. Даже не сомневайся. А деньги хорошие. На следующей неделе в Батуми поедем на бархатный сезон. Вот так, сестричка…».

Всё, что мысленно говорил сейчас её брат, Марина отчётливо читала в его глазах. Слишком хорошо она его знала. Эта развязная самоуверенность уже однажды привела его на нары, а сейчас тащит туда же во второй раз.

«Как его остановить? С такими друзьями он долго на свободе не пробудет. Влипнет! Люда от него устала и хочет, чтобы он переехал куда-нибудь. С разводом она, конечно, подождёт, но не вечно же?».

Марина представила подругу, стоящую перед ней. В глазах у неё решительность и, одновременно, просьба:

«Забери его. Забери по-хорошему. Не заставляй меня делать то, чего я делать не хочу. Я лучше к первому мужу вернусь!..».

Договорившись с Юрой о том, что вечером они созвонятся, и попрощавшись с компанией интеллектуалов, Марина с подругой поехали каждая к себе домой. На уговоры остаться Неля ответила неопределённым отказом, подарив предполагаемому жениху и его друзьям надежду на продолжение отношений в неопределённом когда-нибудь. Вечером Юра позвонил и они с Мариной долго разговаривали, пытаясь прийти к какому-то соглашению по поводу его будущего. Устав от обвинений и упрёков сестры, Юра к концу разговора принял тактику соглашаться с ней во всём. Увлёкся и, перед тем как они попрощались, пообещал бросить не понравившуюся ей компанию. А чтобы скорее отвязаться от назойливости сестры, пообещал подать документы на заочный в СЗПИ, который находился рядом с домом на Дворцовой. Марина сделала вид, что поверила, тепло попрощалась с братом и повесила трубку.

«Ничего он не бросит и никуда поступать не будет, – обречённо подумала она. – Пусть делает, что хочет. Прав Коля. Его уже не исправишь. А мне с моей астмой надо о себе подумать. Завтра поеду в первый медицинский к Углову. Людке скажу, чтобы не думала и замки на входной двери поменяла…».

На следующий день в клинике великого хирурга Марине предложили лечь на обследование. Она не согласилась, потому что не позже, чем через неделю ей надо было забирать из пионерского лагеря за семь тысяч километров от Ленинграда своего сына, который и так провёл в нём две смены. Она представляла насколько Володе там уже надоело и стремилась к своему подросшему детёнышу со всей материнской истосковавшейся душой. На прощание ей посоветовали ознакомиться с методикой лечения астмы по методу доктора Залманова, но предупредили, что применять её нужно с большой осторожностью. На завтра был запланирован «налёт» на Елисеевский гастроном и салон-парикмахерская. Утром послезавтра – самолёт!

Прямо из аэропорта города Петропавловска Марина на такси поехала в лагерь на Воробьином озере и за три дня до окончания смены забрала сына домой. Пребывание в лагере было для Володи полезным, потому что положило конец его мечте пойти по стопам отца и стать моряком. Казарма – она всегда казарма и везде! Пионерский лагерь с его линейками, флагами под барабан, утренними подъёмами под звуки пионерского горна, тихим часом и отбоями, призванными приучить ребёнка к режиму и дисциплине с раннего детства, Володю отвратили от казарменной жизни навсегда!

«Какое Нахимовское училище? Вы о чём? Я лучше ещё в одну спортивную секцию запишусь или пойду заниматься по классу бубна в той же музыкальной школе, где сейчас по клавишам стучу три раза в неделю по маминому веленью и моему нежеланью. Мне два месяца пионерской дисциплины во! – по куда надоели. В столовую кашу есть – строевым шагом! Оттуда на горшок – строевым шагом, но с барабаном. Спать – когда труба загудит. Вставать – опять, когда труба… Мне это зачем? Я же на пятёрки учусь, а не на тройки. Так зачем меня в Нахимовское?.. Даже не думайте. Не поеду!..».

Папа Николай, конечно, не обрадовался, но и не шибко расстроился, что сын неожиданно поменял жизненный курс с морского на сухопутный. Ему самому военная служба уже надоела почти за двадцать лет. С тех пор, как в шестнадцать он стал курсантом новосибирской военно-морской спецшколы. Мысли, которые приходили ему в голову по поводу службы, сводились к следующему:

«Цынга, язва, стенокардия – достаточное вознаграждение за безупречную службу. Правда, зарплата… Зарплата, конечно, хорошая. Тут возражать сложно. Выслуга, камчатские год за два. Звание, должность, прибавка за болтанку в море по три месяца… Итого, за тыщу получается. Только Маришечка её в сто рублей превращает как-то уж совсем быстро… Братец! Сколько же она на него только в этом году потратила? Пора начинать думать о будущем. Если уйду в отставку, то надо квартиру! Не на Дворцовую же возвращаться? Значит, с мебелью – пять тысяч как минимум! Машина! Машину надо. «Волга» сколько стоит? Ещё пять или уже шесть? А, может, семь? Гараж – ещё две. А дачу? Приличную дачу в хорошем месте на Финском заливе дешевле, чем за десять – даже не думай! Можно, конечно, по мурманской дороге и за три купить, но это разве дача? Всё – начинаю копить! Фиг у меня её брат ещё что-нибудь получит!».