Роковое пари - Наталья Семенова

прохладной воды, успокаивающей разгорячённое сознание.

— Мама сказала, что твою бабушку оставят здесь до утра. Хочешь, чтобы я отвёз тебя домой?

— Хочу. Но только не домой.

Дилан ещё мгновение всматривается в мои глаза, а затем, кивнув, берёт меня за руку. Мы молча спускаемся на первый этаж, выходим из здания больницы на свежий ночной воздух, а затем добираемся до парковки. Дилан привычно ждёт, пока я застегну на своей голове шлем и усядусь на байк позади него, а затем приводит его в движение.

Я прижимаюсь к его спине и закрываю глаза.

Неважно куда он меня везёт, главное, что он рядом. Особенно теперь, когда я больше не корю себя за спор, от которого отказалась. Жаль только, что с решением одной проблемы, появились новые...

Мама-мама...

Ну как же так?

Ты была так молода, когда появились мы с Ро, не справилась с той ответственностью, что на тебя свалилась вместе с нами... Особенно тогда, когда нас всех оставил папа. И вот теперь жизнь дала тебе ещё один шанс. Но ты его игнорируешь, слабовольно уступая вредной привычке, которая однажды может тебя убить.

Как она этого не понимает?!

Как можно собственноручно губить жизнь внутри себя?

Этот малыш... Он ведь ни в чём не виноват, а страдает уже в утробе матери!

Я обязана это исправить, кто бы и что бы мне не говорил.

Дилан привозит меня к себе домой. Включает ночник, усаживает на мягкий диван в гостиной и, вернувшись с кухни, протягивает кружку с горячим шоколадом. Я благодарно ему улыбаюсь, пока он садится рядом.

— Сэм обожает горячий шоколад, когда его что-то беспокоит.

— Ты считаешь, что меня что-то беспокоит? — спрашиваю я.

— Да. И дело не только в том, что случилось с твоей бабушкой. Поделишься?

Я ставлю кружку на низкий столик и, пожав под себя ноги, обнимаю маленькую подушку, что лежала между мной и Диланом. Смотрю на старинные часы, что висят над проходом.

— Моя мама беременна. И срок уже очень большой.

— И ты переживаешь о ребёнке?

Я перевожу взгляд на лицо Дилана. Он не выглядит поражённым.

— Ты не удивлён...

— Ванда, мама Сэма, — усмехается он. — Она считает своим долгом передать мне все сплетни трейлерного парка, пока я занимаюсь с братом. Так что, да, я знал о твоей маме.

— Похоже, только мы с бабушкой об этом не знали, — вздыхаю я.

— Львёнок, — тоже вздыхает Дилан. — Ты невероятно добрая и заботливая. Чистая душой. И мне кажется, я знаю о чём ты думаешь. Поэтому тебе необходимо знать, что от тебя мало что зависит. Ты должна понимать, что тебе будет не легко.

— Что ты имеешь ввиду?

— Ребёнок твоей мамы с большей вероятностью родится не здоровым. Не бери на себя такую ответственность, если не готова. Понимаешь?

— Не... не здоровым?..

— Как Сэм, например, — кивает Дилан. — Ванда до его рождения тоже сидела на наркотиках.

— Боже...

Я об этом даже не думала!

— Такой ребёнок требует особого внимания, Львёнок. И вряд ли его будет оказывать ему твоя мама. А тебе самой только семнадцать. Откажешься от школы и колледжа ради него? Но тогда встанет финансовая сторона вопроса. Пойти работать ты не сможешь, и государственную помощь оформить не получится, потому что ты не его мать. А его матери помогать не станут.

— И... — тереблю я колечко, не понимая к чему он ведёт. — Что... что ты предлагаешь?

— Ничего.

— Но ты...

— Бонни, я лишь хочу, чтобы ты не решала что-либо с горяча. Думай о последствиях.

— То есть, — откладываю я подушку и поднимаюсь на ноги. — То есть мне нужно забыть о том, что у меня скоро появится на свет брат или сестра? Ты мне это предлагаешь?

— Ещё раз: я ничего тебе не предлагаю. Но считаю, что будет лучше, если о ребёнке позаботится государство. Лучше для тебя и твоего будущего. Лучше для него.

— Отдать его приёмной семье?! — недоумеваю я. — Той, которой деньги от ребёнка важнее самого ребёнка? Я проходила через это, и никому не пожелаю подобного! Уж лучше с плохой матерью, но родной. Чужие люди никогда не станут заботиться о тебе больше, чем родные.

— Ты жила в приёмной семье? — интересуется Дилан ровно.

Я теряюсь:

— Нет, но мама говорила...

— Понятно.

Дилан поднимается с дивана, подходит ко мне и притягивает к себе за поясницу. Смотрит пристально и серьёзно. И я вдруг понимаю, что веду себя глупо, потому что он сказал мне всё это не с целью причинить боль или напугать. Он просто хочет, чтобы я не теряла рассудок, поддавшись эмоциям.

— Прости, Дилан, — шепчу я.

— Тебе не за что извинятся, Львёнок. Страх — это самое действенное оружие в руках манипуляторов. Я прошёл через это со отцом. Твоя мать просто запугивала вас с братом, чтобы добиться своей цели, вот и всё.

— Да, ты, наверное, прав.

— Я привязан к Сэму настолько, насколько умею быть привязанным, и делаю всё от себя зависящее, чтобы он был счастлив. Но если бы Ванда не старалась, как она старается сейчас, я предпочёл бы, чтобы он жил в морально здоровой семье. И не променял бы своё будущее на заботу о нём.

Мне вдруг становится так страшно, что я начинаю дрожать, но понять причину этого страха не получается. Поэтому я сосредотачиваюсь на другом:

— Ты говоришь правильные вещи, но они звучат немного цинично.

— Потому что я — циник, — серьёзно кивает Дилан, отчего мне становится ещё страшней. — Но ты другая. Поэтому тебе нужно было услышать мнение кого-то, вроде меня, чтобы принять взвешенное решение и ни о чём потом не жалеть, понимаешь?

Я киваю и выбираюсь из его рук:

— Можно воспользоваться туалетом?

— Конечно.

В горле собирается горький ком, на грудь давит неприятное чувство, глаза слезятся.

Мне необходимо побыть одной.

Кажется, единственное, что я поняла из разговора с Диланом — это то, что он и правда не умеет любить. А это значит, что он никогда не полюбит меня...

Глава 22. Дилан: когда понимаешь, что ошибался

Этот праздник запланировал отец, за пару месяцев до моего восемнадцатилетия, со словами о том, что популярность необходимо подкармливать. Как бросать собаке кость.