Стамбульский оракул - Майкл Дэвид Лукас

— Я не знаю…

Слова соскользнули с губ так легко, что Элеонора сама не поняла, как это получилось. Какое-то время назад Элеонора перестала задумываться, заговорит ли когда-нибудь вновь. Молчание стало удобной привычкой — она слушала, кивала, писала ответы, когда без них было не обойтись, — но она давно уже не была в его власти. Она поняла это только сейчас, сбросив с себя покров безмолвия, позволив ему рассыпаться в прах у своих ног. Она сама себя заколдовала, и все это время никто, кроме нее, не мог снять с нее заклятие. Госпожа Дамакан ободряюще кивнула.

— Я не знаю, что надо говорить, — прошептала Элеонора. После стольких месяцев беззвучия ее голос ослаб и царапал ей горло.

Пальцы госпожи Дамакан легко скользнули по плечу Элеоноры и осторожно сжали ее ладонь.

— Откуда же знать ответ, пока не услышишь вопроса? — спросила она. — Доверься себе, ты даже не подозреваешь, как много всего тебе ведомо!

Старая служанка поцеловала Элеонору в лоб и вперевалку вышла из комнаты.

У самой воды стояла величественная карета, отделанная золотом и черным каучуком; двери, крыша, дуги и подножки были покрыты лаком того оттенка, какого бывают неспелые баклажаны. Элеонора подобрала подол платья и пошла к экипажу следом за дворцовым распорядителем. На ней было платье из светло-голубого шелка и черные лакированные туфли, волосы уложены в красивую прическу. Все утро она готовилась: мылась, выбирала украшения, терпеливо ждала, пока госпожа Дамакан возилась со шпильками. И только теперь она поняла, что все это не сон. Она, Элеонора Коэн, едет во дворец. Ей предстоит аудиенция у султана. И дороги назад нет. Да и была ли?

На полпути к коляске Элеонора заметила, как лоснятся бока у коней, как блестят их темные глаза. При ее приближении благородные животные подтянулись, как солдаты на параде, и каждый поднял левую переднюю ногу. Она ответила на их приветствие легким кивком, и коренной раздул ноздри в знак того, что остальные могут расслабиться. Кучер открыл дверцу, и Элеонора села в коляску. В ту же секунду с крыши бейского дома с криком сорвалась чайка и унеслась вдаль, через пролив, по направлению к дворцу.

Внутри карета была отделана бархатом насыщенного пурпурного цвета, слоновой костью и золотом. Элеонора расправила платье и села спиной к кучеру, наискосок от нее устроился распорядитель. Копыта зашуршали по песку. Элеонора смотрела из окна, а дом Монсефа-бея становился все меньше и меньше, пока наконец совсем не скрылся за поворотом. Тут она перевела взгляд на блестящие носки туфель, которые ей жали, и глубоко вдохнула в надежде, что это поможет ей успокоиться.

— Вам оказана невероятная честь.

Элеонора взглянула на распорядителя: запавшие глаза, большущая родинка над левой ноздрей. Сначала ей показалось, что это тот же человек, что был у них вчера, но потом она засомневалась. В любом случае он ждал ответа.

— Да. — Ответ прозвучал совсем тихо. За несколько месяцев она так отвыкла говорить, что звук собственного голоса казался ей странным. — Я очень польщена.

— Аудиенции у султана удостаивается не каждый.

— Да-да, я понимаю.

Они миновали Галатский мост, свернули налево, к Египетскому базару, при их приближении из-под арок Новой мечети во все стороны брызнула стая голубей. С другой стороны пролива виднелась Галатская крепость, которая словно бы грозила непокорному городу пальцем. Вот и Бешикташ, привольно раскинувшийся у воды: причал, бешикташская мечеть, особняки у самой береговой линии, можно разглядеть желтый фасад их дома в самом центре. Элеонора прижалась лицом к стеклу. Там, на третьем этаже, третье слева, ее окно, у которого она провела столько вечеров за чтением, наблюдением за проходящими мимо пароходами, а еще — в мечтах, которые переносили ее к этим людям, что ютятся в лачугах у самой воды. Случалось ли тем, кто живет по эту сторону Босфора, — рыбному торговцу, слуге, который покупает куркуму на базаре, набожному лавочнику, что совершает омовение в фонтане у Новой мечети, — случалось ли им бросать взгляд в сторону ее окна и задумываться о ее жизни? Этого Элеонора не знала.

— Вы хорошо знакомы с дворцовым протоколом?

— Нет, — ответила она, приподняв подбородок.

Слуга чуть слышно хмыкнул, и его лицо тут же приобрело чрезвычайно торжественное выражение.

— Существуют своды правил, которым необходимо следовать, находясь при дворе. Об этом написаны целые книги. К сожалению, времени у нас сейчас мало.

Элеонора кивнула.

— Три самых главных правила таковы: во-первых, следует поклониться немедленно, как только вы переступите порог зала для аудиенций. Кланяться нужно так, чтобы лбом достать до земли.

Она дотронулась большим пальцем до лба в знак того, что понимает.

— Во-вторых, султана называйте «ваше величество».

— Его величество, — повторила она.

— Ваше величество, — поправил ее наставник. — Обращаясь к султану, говорите «ваше величество».

Если упоминаете о нем в третьем лице, чего вообще-то следует избегать, то «его величество».

— Ваше величество.

— В-третьих, помните, что ваше лицо все время должно быть обращено к султану. Кто бы к вам ни обратился, никогда не поворачивайтесь к султану спиной.

Элеонора повторила правила про себя.

— Это три краеугольных камня дворцового протокола. Но есть много других правил. Например, нельзя противоречить султану. Нельзя перебивать его величество, когда он говорит. Нельзя давать ему советы, если только он сам явственно не спросит вашего мнения. Впрочем, на все это времени у нас нет.

При этих словах экипаж свернул на крутую извилистую улочку. Улица, и без того узкая от лавок по обеим сторонам, была так запружена людьми, что пришлось ехать шагом. Чего здесь только не было: похожие на безе белоснежные тюрбаны бедуинов, кавказские кинжалы, заправленные за нарядно расшитые кушаки, геометрические татуировки на лбу и подбородке берберок — все это с шумом и криками двигалось в гору, ко дворцу. Ворота Приветствий заслуживали особого внимания. Под зеленой крышей из плитки, которая напоминала застывшую волну, стоял караул из шести стражей. Двое отвечали за ворота, четверо сдерживали толпу. У самого входа Элеонора заметила старого крестьянина в красной потрепанной феске. Под мышкой у него была овца. Он размахивал посохом и без конца повторял какое-то слово, как будто то было заклинание, способное исправить причиненное зло.

— Чего он хочет? — спросила Элеонора, когда они выходили из кареты.

Распорядитель удивленно посмотрел на нее. Когда же он понял, о ком она говорит, удивление сменилось неодобрением, и он ответил:

— Нет пределов тому, чего хотят люди от его величества.

Элеонора собиралась продолжить расспросы, но тут внутренние ворота приоткрылись, и их пропустили внутрь. Дворцовые сады расходились концентрическими кругами: каждый засажен определенным видом плодовых деревьев; в воздухе стоял пьянящий аромат жасмина. Слуга вел Элеонору по широкой аллее среди искусно подстриженных деревьев, мимо придворных и янычаров, беззвучных, как змеи. Она едва поспевала за ним, с сожалением пробегая мимо роскошных фонтанов, отделанных синей с белым плиткой, и скрытых в листве павильонов. Они остановились в дальнем конце садов перед воротами не меньше тех, через которые уже проходили. Эти ворота охраняли четверо караульных в форме того же цвета, что и карета. Элеоноре никогда раньше не доводилось видеть таких огромных людей: каждый был размером с лошадь, их мускулы не мог скрыть ни один мундир.