Тибетское Евангелие - Елена Крюкова

Ее сначала гоняли. Потом к ней привыкли. Потом ее били. Потом над ней смеялись. Потом без нее скучно стало: где наша Манька, хулиганка-завлеканька?! Потом перестали замечать.

Потом смотрели сквозь нее, как сквозь тусклую, грязную линзу старых очков.

И что? О чем Манька думала, засыпая на вокзальной лавке? О том, что жизнь идет и пройдет? Так у всех пройдет. О том, что завтра надо жрать, а добычи сегодня не пойма— лось на бабский крючок? Ничего, поголодает, а рыбка завтра сама приплывет.

Она не думала ни о чем. Ни о чем… ни о чем…

Губы ее шевелились во сне. Ей снился странный сон. Будто бы она — не она, а такой отпадный мужичонка, старикашка, в зипуне диком, волосенки торчат, губешки трясутся, а бредит, что он, мол, не старик, а какой-то, ко псам, Исса— Писса! И она, верней сказать, он, до того умом тронутый — всех любит, всех жалеет! Всех готов обнять, расцеловать.

«Сон, прекращай сниться, — шептала себе Манька, — куда ты летишь-то на всех парах, сон?»

И отчего-то во сне уже не одна Манька была, а две: две ее половинки, верх и низ, голова отдельно, а ноги отдельно. «Мухи отдельно, котлеты отдельно», — пробормотали бледные губы, умирая, и все веснушки на носу побелели от ужаса, от того, что ничего не вернуть.

Но странно! Манька вылетела из двух своих залитых кровью половинок, лежащих на рельсах, на путях — и вдали, в черном ничто, уже грохотал поезд ее смерти, — и быстренько, ловко влетела в тело этого безумного, глупого дядьки в старой волчьей шапке, этого Иссы, да небось Ванька он или Васька какой-нибудь, не иначе.

Влетела — и вросла. И кровью по его крови потекла.

И до того это было странно и прекрасно, что она перестала ощущать на губах едкую горечь смерти.

«Смерти нет, — говорил тот, кто стал ею, этот непонятный Исса, — нет смерти, Манька, я тебе точно говорю. Я тебе обещаю. Да ты и сама видишь! Сама. Сама».

И, оглядываясь вокруг, Манька говорила радостно: эх ты, какой счастливый сон!

И, сладко вдыхая бензинный воздух, стонал Исса во сне: «Нет смерти, девочка, слышишь, нет. Тебя все обманывали. Тебя обманули. Нет и никогда не будет».

Пересекли Страну Пяти Рек и Раджпутану и достигли града Удджайн, где жили джайны, поклонники бога Джайны.

Дома прятались в зелени, как жемчужины в темных женских косах.

Дома маленькие, и надо низко нагибаться, чтобы пройти в дверь и принять участие в трапезе хозяев или в мирной беседе; а храмы в честь Джайны — огромные, и голову приходилось задирать, чтобы рассмотреть купол храма сего.

Богато украшены храмы скульптурами людей, богов и зверей, изваяниями птиц и громадных бабочек. Размах крыльев бабочки сравним с разлетом человеческих рук.

Однажды встал и раскинул руки, выбросил вон из тела, и так стоял, как живой крест.

И смеялись мои купцы: ну, что так стоишь, отрок! В такой позе только разбойников предают позорной, нечестивой казни в Римской империи!

Хвала и слава Богу моему, Отцу моему и всех живых и живущих, в земле Бхарат мы еще не видели, как люди казнят людей.

Думали так: может, это и есть Земля Мира, и еще дальше пройдем — и не увидим войн, и забудем про них?

На главной площади Удджайна обступили меня и друзей моих верующие в бога Джайну.

И спросил их: В чем тайна и святость бога вашего, что так истово молитесь ему?

Ответили: Тайна ученья нашего — в том, что, живя на земле, ты за всю свою жизнь не наносишь вреда никому! Ни единому живому существу не причинишь ты боли и ужаса, и никогда не убьешь никого!

Так заповедал великий Махавира, прежде воин и кшатрий; немало убил он людей и зверей, но раскаялся в смертях, им содеянных, и Джайна принял покаянье его!

Все знать, надо всем владычествовать и пребыть вечно блаженным — вот три ступени, что ведут к полному и всецелому счастью!

И спросил так: Как достигнуть такого счастья?

И ответили: Чтобы стать Джиной, Вечно Живым, надо стать Тиртханкарой. Чтобы стать Тиртханкарой, надо отказаться от соблазнов Сансары. Чтобы отказаться от соблазнов Сансары, надо иметь смелость и силу. Чтобы иметь смелость и силу, надо сначала родить в сердце любовь!

Улыбнулся. Ответил: Понимаю вас! Сам же так мыслю!

Голову солнце пекло. Говорили так: Истинная природа души человека — вот сокровище мира. Ананта дарсан, Ананта джна, Ананта каринта — три ступени, что к истине ведут.

И спросил: Что сие? И ответили: Впитай все, подобно морской губке; познай все, подобно ветру, летающему над всей землей; ступай по земле бережно и осторожно. Тогда достигнешь Дхармы. Тогда вольешь чистую душу в драгоценный сосуд Вселенной.

И сказал: Согласен с вами! Но где же живет бог ваш?

И говорили: Освободись от кармы и стань сиддхой! Лети над землей! Прости всех, кто причинил тебе боль! И сам не причиняй боль никому! Будь благочестив, не кради, не сотвори прелюбы, не стяжай. Живи так, чтобы не только человека не убить — не наступить на скорпиона, не прибить на локте твоем кусающего тебя комара!

Каждая вещь обладает душой. Аджива — мертвая; Джива — живая. Не убей не только тело; прежде всего — душу живую не убей! Тогда очистишься. Войдешь в Храм Света!

Так спросил: где тот Храм Света? Там живет ваш бог?

Пекло солнце все жесточе. Глядел на чалмы, обнимающие головы смуглых бородатых людей. А они глядели на Черную Бороду — может, видели в нем своего родственника, утраченного и вновь найденного.

И опустили головы. И так сказали: Хочешь беседовать с нашим богом Джайной? Его аватар Махавира, еще называемый Вардхаманой. Вон его храм, перед тобой!

И, оставив путников моих, вошел в храм.

Увидел: огромная статуя из светлого песчаника достигала головою купола храма.

Долго глядел на каменного бога, шея заболела, опустил голову. Подумал: вот изваяли люди бога своего из камня, и разве в камне этом живет он?

Решил провести во храме ночь. Думал: может, снизойдет ко мне бог Джайна, и буду говорить с ним.

Люди чужого народа медленно входили во храм и выходили из него, обходя меня стороной.

Настала ночь. Сел на каменном полу опустелого храма. Стал ждать.

Дождался. Высоко под сводами зазвенел колокольчик. Будто сзывали толпу, призывали слугу. Звук усилился. Уже не тонкий колоколец бился в вышине, а горячий, пожарищный гонг. Медные стоны раскатывались по храму: бом-м-м! Бом-м-м!

Утишил дыханье. Слушал. Вот уже мощный, яростный колокол, тяжелый, как тяжкая, полная страданий жизнь, бил, оглушая, гремел, заливал чугунным черным криком пустую храмину.