Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

бросили, спасая свои фашистские шкуры, когда возникла угроза окружения, заслонились ими, отходя за Днепр. В суматохе где-то исчез Дыкин. Улизнул с гитлеровцами Гришка Пыжов. А ему не удалось — обременяла семья. В последний момент решил оставить жену, дочку и уже подался, якобы, разузнать, что делается впереди. Но не успел. Стремительным натиском советские войска замкнули клещи, отсекли обоз и арьергардные части противника, в короткой ожесточенной схватке уничтожили врага... Вокруг ликовали люди, избавившиеся от неволи, обнимали своих освободителей. Слезы радости застилали их глаза. Он тоже обнимал опаленных боем парней и пролил лицемерную, иудину слезу. А в сознании: «Сейчас схватят! Схватят!..»

Тогда ему повезло — некому, да и некогда было разбираться, кто но какой причине оказался среди разноликой толпы. Их всех отпустили по домам. Недавние пленники разбрелись по степным дорогам кто куда, торопясь к своему жилью. Они, Ремезы, тоже шли пешком — коней забрали немцы при отступлении из Крутого Яра. Голодные, до черноты покрытые пылью, крайне утомленные, остановились в Чаплино. Их, как беженцев, приютили добрые люди. Несколько дней перебыли. За это время присмотрели лошаденку, раздобыли повозку. Пришлось Степаниде раскошелиться. Она таки умудрилась сберечь золотишко. Остаток пути для них уже не был таким утомительным. В надвечерье третьего дня показался Крутой Яр. С Бахмутского шляха он хорошо просматривался. Ремез помнит, как прикипел взглядом к дому, хозяином которого он являлся. Сколько средств и труда вложено в этот дом-красавец! Его дом! Собственный!!! Вдруг увидел дымок, вьющийся над трубой. И слабая надежда вернуться к своему очагу, что вела их сюда, рухнула. «Значит, знают, что ушел с немцами. Заняли!» — пронеслось в голове, болью отдалось в сердце. Хотелось не медля мчаться туда, вышнырнуть самозванных квартирантов... Но лишь застонал в бессильной злобе. Услышал внезапно охрипший голос Степаниды: «Сволочи! Пусть он им огнем возьмется!» А немного спустя — обеспокоенное: «Не напороться бы на кого. Трогай». И в нем снова возник страх. Тот страх, что теперь неотделим от него. Страх, который оставляет его, чтобы тут же навалиться с новой силой. Они двинулись дальше, минуя Крутой Яр. Почуяв что-то неладное, Танька испуганно спросила: «Почему домой не едем, папаня?» На нее зло прикрикнула Степанида: «Заткнись! Не твоего ума дело!» Танька притихла, не смея перечить матери. А он ударился в сторону Югово, решив, что в большом городе легче затеряться... Там и стали жить, заняв пустующую, обветшалую мазанку. Привели ее в порядок. Расширили пристройку для своей конячипы. Он тащил в дом все, что плохо лежало: доска ли, кирпич, а то и дверную лутку, оконную раму... Подбирал все безхозное. А обосновавшись, мотнулся разузнать насчет работы. Люди везде были нужны. Объявления звали на заводы, на шахты, в мастерские, в строительные организации... Он все присматривался, принюхивался. Не прельщала его такая работа. Не торопился, как говорил Степаниде, кандалы надевать. Жили они безбедно Степанида на барахолке промышляла — перепродавала вещи, сбывала краденое. Немалые куски прилипали к рукам. Так что и золото сберегла, и голодными не сидели. Тем временем и он нашел себе хотя и не привлекательное, зато денежное дело. Заключил трудовое соглашение с горкоммунхозом вывозить нечистоты. Ассенизационную бочку у них получил, льготы на фураж, проценты за амортизацию лошади. А главное, обошлось без анкеты: кто? откуда? был ли в оккупации?.. Отработает, бывало, от и до ни шатко, ни валко, потом но частным дворам кидается чистоган зашибать. Жмись не жмись — плати. Тут у него никакой жалости, никаких скидок — вынь да ноложь, что запросил... Совсем неплохо устроился. Свободные деньги завелись. Мог себе позволить коммерческой водочкой баловаться. Оказалось, умеючи можно и в его положении благоденствовать... Но страх продолжал в нем жить. И то, чего боялся, совершилось. Единственным человеком, видевшим его у Фальге, слышавшим, как он советовал коменданту арестовать Фроську, был Марксы. Надо же такому случиться, чтобы именно на Маркела напороться, на старосту, и не пытавшегося бежать из Крутого Яра! Если его сейчас освободили, значит...

От ужаса у Ремеза дыбился загривок. И за стенами своего приюта, куда, наконец, добрался, не чувствовал себя в безопасности. Степаниды не было дома. Он быстро переоделся, прихватил документы, деньги. Отыскать золото, припрятанное женой, не удалось. Чертыхнулся в сердцах, заговорил с дочерью, избегая ее взгляда:

— Скажешь матери, Татьяна, что я уехал. Пусть не ищет, не шумит. Устроюсь — сам озовусь. Поняла? Так и скажи.

Не поцеловал, не приласкал на прощанье свое дитя. Кинулся к выходу. Страх гнал его от порога и этого пристанища, от семьи, вышиб из него все человеческое. Он уходил, еще не ведая куда, но уже зная, что никогда не вернется.

17

— Ну садись, Артем, садись, — говорил Неботов, радушно принимая Громова. — Смотался, значит? Быстро обернулся. — Они сблизились в подполье. После освобождения Донбасса вместе были направлены для активизации действий патриотических групп в промышленных центрах западных областей Украины. Когда дела на фронте пошли веселей и уже окончательно определился исход войны, их отозвал Центральный Комитет. Там сказали, что надо в самые короткие сроки восстановить разрушенную войной Всесоюзную кочегарку, как можно скорей дать стране уголь, металл. Неботов отправился в Югово сразу же, а Громову разрешил съездить в Караганду, куда, по имевшимся сведениям, была вывезена его жена. Теперь Громов возвратился. Причем значительно раньше, чем они оба рассчитывали. Неботов, естественно, был рад этому. — Надеюсь, удачно? — продолжал он. — Все утряслось, определилось?

— Определилось, — поспешно отозвался Громов. — Кстати, слышал сводку? В Крыму погнали врага.

— Да, Гитлер проиграл. Теперь вопрос лишь во времени.

Артем бодро проговорил:

— Ну что ж, Виктор Павлович, пора, наверное, и мне приступать к делу. Какие будут распоряжения?

— Прежде всего, устроиться. Надеюсь, привез жену? Очевидно, комнатушку подыскать надо? Быт, он, знаешь...

— Обойдусь. — Артем отвел взгляд, — Отказалась она от меня. Еще тогда... в тридцать восьмом.

— Извини, — тихо проронил Неботов, досадуя, что не заметил, как Артем уходил от этого неприятного для него разговора.

— Чего уж там... — Артем закурил. — Так или иначе, от тебя мне таиться нечего. — Пустил клуб дыма. — Может, оно и лучше..,

— А как же с сыном?

— Она ничего о нем не знает.

Неботов привычным быстрым движением руки подбил очки вверх, к переносице, внимательно посмотрел «а Артема, внушительно заговорил:

— Так вот, бери машину и поезжай в Алеевку. Помотайся по району, поспрашивай людей. Может быть, отыщешь след сынишки. Сколько это ему?

— Семь. Как раз семь в этом месяце. Если... жив.

— Вот и поезди. Поспрашивай. Такое