Дочь торговца шелком - Дайна Джеффрис

Николь затряслась. Она подбежала к двери и колотила по ней, пока не разбила кулаки, а мышцы рук не заныли.

– Сильвия! – с ужасом закричала она. – Папа!

Никто не пришел.

– Вы же знаете, что я не выношу замкнутого пространства. Сильвия!

Она как можно громче выкрикнула имя сестры, потом изо всех сил завопила:

– Папа! У меня же клаустрофобия!

Пот струился по лицу Николь, влажные волосы прилипли к шее. Она сорвала с себя одежду, которая сковывала ее движения. Голова взрывалась от панических воспоминаний. Вода. Сияние солнца на ее поверхности. Николь взмахнула рукой, будто прогоняя их, потом прислушалась. Ни единого звука. Дом странным образом притих. Только кровь пульсировала в ушах. Николь пыталась убедить себя, что все это не более чем игра воображения, но когда сдавило горло, она, задыхаясь, упала на колени. Реальность ускользала от нее, из легких выдавило весь воздух. Николь снова оказалась на дне реки, слышала ее рев, грохот, под стать ее сердцу. Она согнулась пополам, касаясь лбом прохладного пола.

И тут к ней пришла одна-единственная мысль. Даже если отец не понимал, насколько ужасно для нее заключение, Сильвия прекрасно об этом знала.

* * *

Николь никак не могла успокоиться. Когда казалось, что она больше не вытерпит ни секунды, пришла Лиза и плеснула ей в лицо ледяной воды. Кухарка обнимала Николь, пока та откашливалась. Наконец она немного пришла в себя.

– Ох, дорогая моя, как же дошло до такого? – сказала Лиза и встала, чтобы уйти.

Николь вцепилась в ее рукав, ища спасения в знакомых запахах – сигарет и стряпни.

– Прошу, не оставляй меня.

– Я задержусь на несколько минут, но если останусь дольше, мне не поздоровится.

Лиза обняла Николь, убаюкивая ее среди тишины.

– Что здесь происходит? – наконец спросила кухарка, отстранив Николь на расстояние вытянутой руки. – Что с тобой стряслось?

– Я больше не знаю, кому верить. Мне казалось, я могу положиться на Марка, но запертой здесь я оказалась по его вине. Он совсем не тот, кем я его считала. – Николь покачала головой. – Лиза, как же это больно. Как больно!

Сейчас она даже думать не могла о том, что он сказал о Сильвии, – они не встречаются. Как ей теперь верить ему?

– Дорогая, ты справишься, – сказала Лиза. – Ты знаешь, что я не могу остаться, но я буду навещать тебя. Постучи в дверь, если снова станет так плохо.

Через несколько минут она ушла.

Постепенно Николь справилась с проявлениями фобии. При первых же признаках – когда она просыпалась посреди ночи и вспоминала, что заперта, – она уговаривала себя, что ничего страшного не произошло. Если не срабатывало, она сосредотачивалась на дыхании, хотя порой казалось, что она вот-вот упадет в обморок. Вдох. Выдох. Неровные, неглубокие вздохи, но все же она дышала. Вдох. Выдох.

Тревожность угасала, дыхание становилось более глубоким, но еще не пришло в норму. Николь ходила по комнате: по часовой стрелке, против, через центр и обратно. Дотрагивалась до вещей, словно вновь знакомилась с ними после долгой разлуки.

Николь выглянула в окно: мир за пределами ее комнаты не изменился. Покачивались на ветру деревья, а сад до сих пор наводняли призраки мертвых. На нижнем этаже дома бурлила жизнь, ей же ужасно не хватало своего магазина шелка.

Она отправляла отцу записки с просьбами, чтобы он или Сильвия пришли к ней, но появлялась только Лиза, которая помогала в ванной, приносила еду и огорчалась, когда видела ее в таком состоянии. На четвертый день Николь научилась немного справляться со страхом, больше он не сковывал ее. Ей не хотелось даже мыться или одеваться, но Лиза помогла. После ванны она заплела волосы Николь в косы. Та дрожащими руками подавала ей резинки. Будничные дела не спасали от паники, но Николь стало проще справляться с первыми признаками: холодным потом, дрожью, гудением во всем теле.

От отца ответа не пришло. Столкнувшись с непоколебимым молчанием, Николь мерила комнату шагами. Должен быть выход! Чан вернется через три дня, а она не придет на встречу. Ей стоило хотя бы появиться там, пусть она и не готова оставить все позади. Несмотря на то, как с ней поступили, она не могла уехать. Неужели Чан намекал на это, когда говорил, что в магазине небезопасно? В нынешнем мире тот оставался единственным светлым пятном. Как же сейчас хотелось там оказаться, насладиться ароматом шелка и камфоры. Она убедит Чана, что никому не расскажет про туннели, но еще оставался экспорт в Хюэ. Она могла бы уехать туда.

Все тело ломило от мысли, что именно Марк сообщил Сильвии о визите Чана. А сестра все передала Жиро. Но если в ее заточении виноват Марк, правда ли он волновался за ее безопасность или просто выполнял долг агента ЦРУ, который желал пресечь распространение коммунизма? Он упомянул, что хочет узнать о планах Вьетминя, совсем как Чан, который желал выпытать намерения французов.

Не в силах избавиться от мыслей о предательстве, Николь все больше отчаивалась. Почему все не может быть так, как раньше? Ответ она знала: французы создали свою империю на спинах вьетнамцев – Чан показал ей это. Конечно, и среди французов встречались хорошие люди, которые не злоупотребляли властью и верили в общую цель, но она никогда не простит отца за то, что он сделал в подвале того отеля.

Как-то днем к ней пришла Лиза, и Николь решила вновь спросить о дне своего появления на свет. Все так или иначе возвращалось к этому моменту. Прежде Лиза отказывалась это обсуждать, но сейчас села на кровать и пообещала рассказать правду.

– Когда Сильвия появилась на свет, твоей матери пришлось туго, а с тобой было и того хуже. Роды длились слишком долго и начались раньше срока.

– Почему? Что произошло?

Лиза закрыла глаза.

– Твоя мама уезжала на выходные, но решила вернуться пораньше и увидела то, чего не должна была видеть.

Николь нахмурилась.

– Ты уверена, что хочешь знать? – спросила Лиза.

– Конечно.

– Твоя мама поднялась в их с отцом спальню, – Лиза помедлила, – и застала его в постели с другой.

– Боже! С кем? Кто это был?

– Горничная.

Николь покачала головой:

– Я не верю!

Лиза заморгала:

– Мне очень жаль.

– И что было дальше?

– Твой отец выгнал горничную из дома, потом из спальни твоей матери раздались рыдания и крики. Я сказала ему, что ребенок на подходе, но он мне не поверил и запретил подниматься к ней. В последнее время они не слишком хорошо ладили. Она часто болела, а он считал ее мнительной. Обращался с ней ужасно, а она в самом деле была слаба.

– Он любил мою маму?

– Вначале просто души в ней не чаял, но на него легли все тяготы смешанного брака. Он повторял, что твоя мать просто ищет внимания. Когда все стихло, я подумала, может, он и прав.