Спецназ князя Святослава - Алексей Соловьев

– Прости, боярин! Не хотел тебя будить, но пришедший раб уверяет, что имеет очень важное для тебя известие.

– Какой раб?

– Темнокожий, с кольцом на шее. Он клянется на своем кресте, что хочет спасти всех нас!

– Христианин? Хм… Ладно, давай его сюда.

Спустя несколько минут в комнату ввели действительно черного высокого молодого мужчину с медным кольцом раба. Он тотчас пал на колени и торопливо заговорил по-болгарски. Сфенкель поднял руку.

– Погоди! Толмача сюда, живо.

Болгарин из союзной дружины, очевидно, был уже наготове. Он выслушал ночного гостя и пояснил:

– Его зовут Адгербал, он нумидиец. Раб здешнего купца Симеона. Уверяет, что в доме купца собралось несколько десятков болгар и они хотят при первом же штурме греков открыть им южные ворота. Все вооружены и имеют доспехи.

– Что?!! Измена?!

Лицо воеводы налилось кровью. Он рывком вскочил на ноги, но вдруг застыл:

– Спроси-ка его, почему он прибежал к нам, а не пошел с хозяином? Нет ли тут какой ловушки?

После короткой беседы толмач сообщил:

– Говорит, что уже третье его поколение носит ошейники рабов. Такими их сделали греки, и он не хочет помогать им. Русы же добры к болгарам, они не берут рабов, не насилуют женщин, оставили болгарского царя на троне, а не посадили его в клетку.

Он верит, что за эту весть князь русов снимет с шеи проклятый знак раба и возьмет к себе в дружину. Обещает быть верным слугой.

– Что ж… Только пусть сперва тихо приведет нас к дому своего хозяина и поможет без шума пройти за ворота! Скажите Ятвягу, пусть построит две сотни, я сам пойду вместе с ними. И ты, друг, тоже! Поможешь там с купцом по душам поговорить…

Толмач с готовностью кивнул и бросил пару коротких фраз Адгербалу.

…Стройность греческого строя впечатляла. Красивые прямоугольники банд сближались со стенами четко и ровно. Одна линия, вторая, третья. Легковооруженные псилы несли на плечах длинные лестницы, белевшие только что ошкуренной древесиной. Сфенкель с досадой глядел на запущенный, давно не чищенный крепостной ров, проклиная себя за лень и ратную халатность. Поверили текстам договорной хартии и клятвам греков на кресте!.. Дураки!!! Прав был великий князь: нельзя верить этим хитрецам никогда и ни в чем! Ради своей выгоды они готовы лгать даже именем своего бога. Он, Сфенкель, никогда бы не решился обманывать именем великого Перуна! Никто из настоящих русов не смог бы!

Опытный глаз воеводы уже видел направление главного удара. Да, несомненно, это были южные ворота! Сюда были нацелены две тагмы тяжеловооруженных пеших скутатов, за их спинами шла наготове тагма тяжелой кавалерии. Безусловно, полезут на стены по всей южной и восточной защитной линии, но ворота – их главная надежда на успех! Что ж, идите, надменные глупцы!! Он, Сфенкель, не зря лично снял знак раба с шеи нумидийца и вручил ему меч. Теперь он постарается снять столь нужные русам железные доспехи с тел греков!..

…Совершенно иные чувства испытывал базилевс Иоанн Цимисхий, руководивший приступом с невысокого холма. Он также любовался своими воинами и жадно ждал того момента, когда лестницы взметнутся и лягут на стены, когда тысячеголосый дикий ор разгонит прочь напряженную тишину и когда медленно поплывут внутрь дубовые, обитые полосами железа створы ворот, впуская внутрь неудержимую ярость победителей. Он перед полуночью получил еще одно известие из Преслава, что около сотни болгар лишь ждут своего часа. Придется явить царскую милость всем, кто останется в живых!

Лестницы легли, и крики зазвучали. Иоанн стер набежавшую от напряжения слезу и еще пристальнее всмотрелся. Ну же, ну?!! Есть!!! Вот и ворота приглашающе стали раскрываться…

Десятки скутатов рванулись в темную щель, словно желая плечами своими помочь дереву. Передовая тагма тяжелой пехоты сгрудилась перед южными воротами, усиливая напор. Но вдруг… с верха башни соскользнули вниз два длинных покта[6], и по ним, как по направляющим, покатились одно за другим тяжелые бревна, десятками убивая и калеча беспомощных, не имеющих возможности уклониться воинов. Тагма по инерции напирала и напирала, пока какой-то друнгарий не заставил, срывая голос, повернуть еще уцелевшие ряды назад. Продолжавшие катиться бревна добивали поверженных и уцелевших.

Иоанн не мог видеть, как прорвавшиеся под каменный свод башни пехотинцы уткнулись в частокол стен-рогаток, как на них обрушился дождь дротиков, стрел и камней. Все они легли за считанные минуты, не успев обагрить мечи кровью русов и болгар.

Не прошло и получаса. Приступ безнадежно захлебнулся. Трубы греков надрывно выли, призывая войска назад.

Цимисхий невидяще посмотрел вокруг. Лица соратников были похожи одно на другое в единой маске растерянности и печали. Лишь в глазах Куркуаса промелькнула насмешка. Базилевс вдруг в ярости вырвал меч из ножен:

– Только вспомни про наше пари!! Зарублю на месте!! Слышишь, ты?!! Почему стратег не был там, у ворот, впереди своей фемы? Почему ты здесь?!!

– Я полагал, что там достаточно и моих турмархов…

– Он полагал!.. Жалкий трус!.. При следующем штурме желаю видеть твои павлиньи перья на шлеме впереди первой банды, слышишь?! Уйди с глаз долой!!!.

Цимисхий в душевной муке закрыл глаза кулаком. Долгое время никто не решался заговорить. Наконец стратег третьей фемы тихо произнес:

– Прикажешь воинам готовиться ко второму приступу, великий?

Иоанн оторвал руку от лица и уже осмысленно глянул на окружающих.

– Нет!! Пусть возвращаются в лагерь. Ждем проедра Василия с его осадными орудиями. Послать гонца, пусть поторопится. Пока не разобьем ворот и стен, атаковать я не буду…

…А в лагере киевлян царило неуемное веселье. Сфенкель разрешил выкатить бочки с вином из царских подвалов. Четыре сотни киевлян облачились в добытые греческие кливании и кольчуги, образовав особый отряд в войске русичей. О завтрашнем дне никто в тот вечер торжества как-то не думал…

Следующий день стал последним днем для русского Преслава. Прибывшие ночью катапульты и баллисты были расставлены в местах нового штурма. Трубы для метания греческого огня размещены против ворот крепости. Длинные вереницы телег, запряженных лошадьми и волами, потянулись со стороны гор, непрерывно подвозя громадные гранитные валуны. Неумолчно заскрипели механизмы метательных орудий, жалобно застонали стены, принимая на себя все новые и новые удары. В беспощадном огне прогорели створки вековых ворот, звоном осыпающихся железных пластин вещая о своей кончине. Крепость умирала на глазах.

Поняв бесполезность обороны на проломах, Сфенкель приказал своим воинам оттягиваться к царскому дворцу. Там, среди узких улиц, волей-неволей уравнивающих шансы большого и малого воинств из-за тесноты фронта боя, он надеялся продержаться до темноты. Ночь – вечный спутник беглецов, ночь оставляла надежду русам выскользнуть из становившегося теперь чужим города и уйти в низовья Истра. Пять-шесть часов до наступления темноты – таким была в тот день цена жизни или смерти!