История европейской философии: курс лекций - Владимир Файкович Мустафин

Вот это-то неизбежное признание индивидом необходимости частичного ограничения своей личной свободы в общественной жизни ради поддержания общественного порядка, без которого основная часть личной свободы индивида будет вообще неосуществима, и может быть названа осознанием необходимости (частичного) ограничения свободы ради осуществления (основного содержания) этой свободы. С таким рассуждением согласится каждый психически здоровый человек, в том числе и самый заядлый детерминист (= принципиальный отрицатель свободы воли человека). Дело в том, что это рассуждение не затрагивает проблему свободы воли в её философском смысле, ибо оно, это рассуждение, целиком относится к области прикладной социологии, т. е. к области исключительно практического знания, для которого отвлечённое от практики философское теоретизирование, в том числе и на тему о свободе воли, есть практически бесплодное и, потому, мало интересное умствование. Поэтому на данное рассуждение Спинозы вообще мало, кто обращает внимание.

Но вот на что действительно всегда обращается пристальное внимание, так это на само выражение Спинозы, что «свобода есть осознанная необходимость». Причем, фактически всегда это выражение пытаются толковать буквально и, даже, всегда настаивают на том, что (при буквальном толковании) свобода на самом таки деле есть (осознанная) необходимость. Несмотря на общераспространённое принятие буквального понимания этого выражения Спинозы следует признать это буквальное понимание недоразумением. Ведь буквальный смысл этого выражения сводится к отождествлению понятий «свобода» и «необходимость». То, что при этом отождествлении существительное «необходимость» сопровождается прилагательным «осознанная», сути дела не меняет. Будет «необходимость» осознанная или будет «необходимость» неосознанная – это, в обоих вариантах, одна и та же «необходимость», имеющая одно и то же определение, смысл этого понятия раскрывающее. А определение понятия «необходимость», во всяком случае, непременно предполагает наличие такого в данном случае ключевого признака, который по своему смыслу есть отрицание «свободы». Да и само собой очевидно, что понятия «свобода» и «необходимость» – это понятия по своему смыслу несовместимые. Там, где есть необходимость, нет свободы, а где мыслима свобода, там немыслима необходимость. А будут ли осознанными эти два состояния или неосознанными, это не имеет значения, ибо сопровождение каких-либо реальных состояний индивидуально-психическими переживаниями никакого влияния на эти реальные состояния произвести не могут. Узник, принудительно лишённый свободы и, при этом, осознающий своё реальное безвыходное положение, этим своим осознанием ни в какой мере этого состояния изменить не может. Итак, отождествление понятий «свобода» и «необходимость», которое предполагается буквальным толкованием выражения Спинозы, что «свобода есть осознанная необходимость», должно быть исключено, ибо такое отождествление логически абсурдно. Настоящий смысл этого выражения Спинозы состоит в тривиальном отрицании свободы воли. Никакой свободы нет, есть только необходимость.

Пантеистическое отрицание свободы воли ставит всю психологию и вообще антропологию Спинозы вне религиозной традиции. Без признания свободы воли всё, например, христианское мировоззрение, теряет смысл.

Этика

Основной научный труд Спинозы носит название «Этика», в чём можно усмотреть, прежде всего, то важное значение, которое автор придаёт этой философской дисциплине. Но собственно нравственности Спиноза отводит сравнительно немного места в своих философских рассуждениях. Прежде всего он решает вопрос о борьбе индивида с аффектами в своей душе. Способ, который Спиноза предлагает для нейтрализации аффектов, есть, по сути дела, вариант метода античного стоицизма вытеснения аффектов из души. Метод стоиков, как известно, состоял в том, чтобы разум индивида своей предварительной трезвой оценкой того предмета, который грозит вызвать аффект в душе, блокировал бы эмоциональную оценку этого предмета, и тем самым бы этот аффект аннулировал, ибо аффект есть ничто иное, как импульсивная и практически почти всегда чрезмерная эмоциональная реакция на какой-либо предмет душевного переживания, обусловленная именно чисто эмоциональной переоценкой этого предмета. Правда, метод, который Спиноза предлагал для преодоления аффектов в душе, не был прямым, как у стоиков. Он советовал для изгнания аффектов «углубляться в идею Бога», даже называл это углубление «интеллектуальной любовью к Богу». Но так как Спиноза толковал Бога исключительно только в пантеистическом смысле, как субстанцию и как природу, то вся эта «интеллектуальная любовь к Богу» превращалась в повторение размышлений самого Спинозы о сущности Бога. Но именно для достижения нравственной цели, вытеснения из души терзающих её аффектов, такая умственная работа, бесспорно, может быть полезной, потому что она сама по себе уже есть демонстрация того преобладания рациональной части души над эмоциональной частью, которая ведь и есть цель всей этой борьбы с аффектами. Другое дело, что у этой рационалистической борьбы с аффектами нет никакой прямой связи с христианской нравственностью.

Общими соображениями, которыми определялось отношение Спинозы к решению других нравственных вопросов, были, прежде всего, гносеологический рационализм, перенятый им от Декарта и проявивший себя уже по вопросу о борьбе индивида с аффектами, и, как это ни неожиданно, эмпирический метод толкования сущности этики, перенятый им от Гоббса. Рационализм в этике есть неизбежное следствие рационализма в психологии, который, как мы уже знаем из соответствующего раздела (см. выше раздел «Антропология»), состоит в убеждении, что самая важная и ценная часть душевной деятельности есть познавательная часть, находящаяся в компетенции разума. Следовательно, должный порядок в душевной жизни определяется именно знанием. А так как практическое поведение индивида непосредственно определяется волей индивида, то, следовательно, волевая деятельность индивида должна направляться именно тем знанием, которое воле предлагает разум в качестве той цели, для достижения которой вся практическая активность индивида и производится. Проще говоря, добродетель единственным своим основанием имеет истинное знание. Весь этот т. н. «интеллектуализм в этике» хорошо известен со времен Сократа. В качестве истинного знания подразумевается, как будто бы, сама метафизическая (= онтологическая) система Спинозы. А в этой системе основное понятие есть «Бог» (пусть бы даже и отождествляемый с природой, т. е. Бог, толкуемый в пантеистическом смысле). И, казалось бы, Спинозе, с этой его религиозной метафизикой, естественно при ведении нравственных рассуждений отталкиваться от образцов собственно религиозных нравственных кодексов, какими для него были ветхозаветные «Десять заповедей» и новозаветные «заповеди блаженства», тем более, что он воспитывался в иудаизме, а образование получил в христианской среде. Естественно было бы ожидать от Спинозы и другого. Так как он, по сути дела, был преемником, через Декарта, античного гносеологического рационализма и логического следствия этого гносеологического рационализма – «интеллектуализма в этике», о котором уже упоминалось выше, то было бы естественно Спинозе вспомнить античный образец этого «интеллектуализма в этике», именно этику стоиков, которую он тоже очень хорошо знал, так как использовал, о чём мы уже знаем, метод стоиков в очищении от аффектов. А ведь этика стоиков в формулировании норм социального поведения есть высшее достижение чисто философского творчества в области этики. Итак, исходная позиция для начала философских рассуждений в области нормативной этики у Спинозы, как