Муля, не нервируй... Книга 2 - А. Фонд

– Разберёмся, – процедил старший милиционер Смирнов, что-то отмечая в своей папочке.

– Софрон напал на кого-то с ножом, – шепнула мне Белла и испуганно покачала головой.

Участковый ещё опросил остальных соседей, сходил посмотрел вещи Софрона в комнате, что-то еще выяснял, а я стоял на кухне, курил в форточку и малодушно радовался, что раздражающий фактор автоматически выбывает из игры. То, что его заберут и посадят годика на два-три, это как минимум. Тем более он рецидивист. Так что снисхождения ему не видать. А исчезнет Софрон – Зайке тоже тут делать будет нечего. А если не уйдёт по-хорошему, то мы быстренько с нею разберёмся. Получается, сейчас Муза остаётся одна. Чистый холст. И можно легко внедрять для неё мою «программу успеха».

Скажу честно, с Музой я начал не совсем правильно. Я сосредоточился на негативном факторе – на её непутёвом брате. А саму Музу я ещё даже не рассматривал как объект для изменений. Теперь же нужно посмотреть, что мы имеем в точке «А». А имеем мы затюканную немолодую женщину, сильно уставшую от жизни, которая живёт в вечном стрессе, недоедает, испытывает по отношению к себе хамское поведение брата и его сожительницы и пренебрежительное (опять же из-за брата) – от соседей. Она когда-то была балериной, жила искусством и ради искусства. Но век балерины недолог, и, когда она «вышла на пенсию», найти себя в обычной жизни не смогла. Сейчас подрабатывает то в гардеробе, то помощником костюмера, то ещё где-то. То есть самая низкооплачиваемая работа, к которой относятся довольно пренебрежительно. И после воздушных пируэтов и аплодисментов зрителей такое существование – вдвойне тяжело. И получается, что у Музы нет комфорта и спокойствия ни на работе, ни дома. Вот такая у неё «точка А». Она даже не нулевая, как было в случае с той же Ложкиной, а с огромным минусом. А какая у неё должна быть «точка Б»? А вот здесь, куда не глянь – можно притянуть всё, что угодно. Но, на мой взгляд, главные для Музы два критерия – это её востребованность и любовь. Причём я не имею в виду любовь мужчины. Любая любовь. Но главное – её любовь. Вот отсюда и будем отталкиваться.

Когда старший милиционер Смирнов ушёл, Муза заперлась в комнате и плакала. Все понимали и с сочувствием не лезли. Белла было сунулась предложить стакан сладкого чаю, стучала, стучала, звала, но Муза ей даже не ответила.

Ладно, ей нужно привыкнуть и смириться.

Я докурил, затушил окурок и вышел в коридор. Там, на новенькой деревянной лошадке, катался Колька. При виде меня он просиял и хвастливо сообщил:

– Дядя Муля, смотри, а у меня есть лошадка!

– Где взял? – деловито спросил я и добавил грустным завистливым голосом. – Я тоже такую хочу.

– Дядя Жасминов подарил! – захлёбываясь от восторга, сообщил Колька и сказал громким счастливым шёпотом, – а баба Полька побила дядю Жасминова. Папиным сапогом.

– Зачем? – удивился я.

– Так он папку спаивает, – рассудительно сказал Колька и дёрнул лошадку за деревянную гриву, – уже второй день. Сидят в чулане и водку пьют. И песню про коня поют. Папа тихонько, а дядя Жасминов громко. Бабка Полька сильно ругается. Не любит она эту песню. А я считаю, всё правильно, раз подарил мне лошадку, значит пусть поёт про коня.

Я согласно покачал головой и пошел к себе в комнату.

Там я с жадностью посмотрел в сторону недочитанного томика с приключениями Эдмона Дантеса и уже предвкушал уютный вечер с интересной историей. Но не успел причитать даже один абзац, как в дверь постучали.

Нужно срочно выяснить, кто открывает дверь, когда звонят Муле (четыре раза). Я оборву этому энтузиасту уши!

Я поплёлся открывать дверь. Стопроцентно кто-то из соседей с личными проблемами и в поисках совета. Может быть даже Лиля.

Но нет. Я ошибся. И на пороге комнаты мне улыбались (несколько натянуто, но всё же)… родители Мули (!).

Так что Герасим был абсолютно прав – Мулина мать долго не выдержала и вернулась (надо будет ему ещё какую-то коробку с деталями за проницательность подарить).

– Муля! Ты почему к нам не приходишь?! – воскликнула Надежда Петровна жизнерадостным голосом, словно и не ссорилась со мною (ох уж эти женщины!).

– Здравствуй, сын, – чопорно поздоровался со мной Адияков.

Я натянул на лицо причитающуюся к данному случаю радушную улыбку, поздоровался в ответ и посторонился.

– А где ковры? – растерянно спросила Надежда Петровна, оглядывая голые стены, и всплеснула руками.

– Я одолжил соседям, – признался я.

– Каким ещё соседям? – глаза у Надежды Петровны стали как блюдца. – Зачем?

– Ложкиной и Печкину, – ответил я на заданный вопрос, – у них свадьба.

– С ума сойти! Паша! Скажи ему! – Надежда Петровна, казалось, вот-вот заплачет, – как так можно?

Я не стал говорить, что вообще планировал подарить один из ковров им. А то у Мулиной маменьки вообще случился бы обморок.

Вместо этого я сказал:

– Чаю хотите?

Надежда Петровна и Павел Григорьевич переглянулись, и Мулина маменька кивнула:

– Спасибо. Не откажемся.

Я пошел разогревать примус.

Пока вода грелась, Надежда Петровна меня воспитывала:

– Муля, ты почему к нам не заходишь?

Я виновато развёл руками:

– Работы много.

– А Дуся говорила, что к Бубнову ты уже три раза заходил!

– А Дуся не говорила с какой целью? – рассердился я (ох и задам я этой Дусе за длинный язык).

– С какой же? – недовольно прищурилась Наденька.

Я не ответил, пошел заваривать чай, так как как раз вскипела вода.

– Ты разве не помнишь, что я с отчимом поругался? – спросил я, разливая чай в чашки, – из-за тебя, между прочим… И ушел я из дома в одном-единственном костюме. А потом, когда мы помирились, я решил забрать остальную одежду.

– Я это знаю! – воскликнула Наденька, – а ещё два раза?!

Я посмотрел на Надежду Петровну скептически и сказал:

– А зачем ты тогда, маменька, помирила меня с отчимом? Если бы я знал, что это формально… Я же думал, что ты хочешь, чтобы я его поддерживал, общался…

– Его та девица поддерживает! – фыркнула Надежда Петровна и прицепилась с расспросами, – я слышала, её кислотой облили, да?

Я кивнул.

– Порядочную девушку никто кислотой обливать