Соль и шторм - Кендалл Калпер

Когда мы добрались до города, Тэйн сказал, что ему придется меня оставить, так как вместе мы будем привлекать слишком много внимания, но вскоре он вернется и придумает, как меня уберечь.

– Я сделаю так, чтобы ты была в безопасности, – выдохнул он. Мне очень хотелось ему поверить, и я кивнула.

– Ты хотела знать, почему я забочусь о тебе? – добавил он, держа мое лицо в своих ладонях. – Потому что ты – сильная. Сильнее, чем кто-либо из людей, что мне встречались. Оставайся такой и дальше.

И он стал целовать меня так нежно, что по всему телу разлилось тепло, хотя к концу нашего долгого пути я уже изрядно продрогла. Закрыв глаза, я отвечала на его поцелуи, чувствуя вкус его губ – и никак не могла им насладиться. Мои пальцы пробегали по его шее, его руки все крепче прижимали меня к себе, и так хотелось, чтобы эти минуты текли вечно, чтобы невидимая дверь надежно оградила нас от всего мира.

Но все же это закончилось. Тэйн отстранился и попрощался со мной. Я брела по улицам Нью-Бишопа, и встречные поглядывали на меня куда чаще, чем хотелось бы. Волосы высохли и свалялись от соли и песка, напоминая крысиное гнездо. Измятая одежда обвисла. Босые стертые ноги кровоточили, а воспаленные глаза слезились. Проходя мимо меблированных комнат, я встретила компанию моряков, возвращавшихся после веселой ночки, проведенной в пабе. Один из них спросил другого громким шепотом: «А разве Билли Мэси не сказал, что она сбежала? Что она тут делает?»

Изможденная, я наконец добралась до дома матери и остановилась у ворот, горько вздохнув. Как мало времени прошло с начала ночи, когда я сбежала отсюда с твердым намерением никогда не возвращаться, и как много всего с тех пор изменилось. Ворота протяжно и тоскливо скрипнули. Я сделала несколько шагов, как вдруг парадная дверь вдруг распахнулась и со ступенек мне навстречу сбежала мать.

– Эвери! – воскликнула она, схватив меня за руку. – Где ты была? Куда ты ходила?

При каждом слове мать дергала меня так, словно хотела вытрясти мозги. Когда же я попыталась вырваться, она повернулась и, вцепившись в запястье, втащила меня в дом. Дверь за нами хлопнула так, что вздрогнули полы.

– Я пришла к тебе утром и увидела, что кровать пуста! – Глаза матери горели, щеки раскраснелись от гнева, отчего безобразный шрам выделялся ярче обычного. Однако она успела элегантно уложить волосы и нарядиться в любимое платье пастора Сэвера, лавандовое с бледно-розовыми полосками.

– Где ты была?! – повторила мать.

Я устала настолько, что не было сил ни спорить, ни просто разговаривать.

– Нигде, – пробормотала я, полуприкрыв отяжелевшие веки.

– Чем ты занималась?!

– Ничем. – Я попыталась проскользнуть мимо нее на лестницу, но мать с молниеносной быстротой снова ухватила меня за руку и развернула к себе.

– Отвечай!!! – потребовала она, стиснув мое запястье. Ее ладонь была горячей, а ногти впились в кожу, как зубцы капкана.

– Пусти, – устало сказала я. – Дай мне поспать. Просто оставь меня.

Я вырвала руку и, спотыкаясь о ступени, поспешила наверх, стараясь идти как можно быстрее.

– Стой!

Мать кинулась за мной, но я из последних сил побежала к своей комнате. Перескочив через порог, я уже хотела запереть за собой дверь, как мать протиснулась следом.

– Ну нет! – крикнула она. Ее тело будто погрузнело, она дышала шумно, с трудом, а изысканная прическа сбилась набок.

Я рухнула на кровать, не обращая на мать никакого внимания. Едва я прилегла, она принялась стаскивать меня с постели.

– Отстань от меня! – закричала я, неистово лягаясь. – Уходи отсюда!

Но она держала меня мертвой хваткой и не отпускала, пока я не поднялась.

– Отвечай! – велела мать. – Где ты была? С кем?

– А ты как думаешь? – процедила я.

Она замерла, моргая. Даже рот открыла от изумления.

– Почему? Как? – Затем нерешительно добавила: – Я же запретила тебе с ней видеться!

Я отвернулась, чтобы скрыть невольные слезы, но мать все равно заметила.

– Что случилось?

– Ничего, – прошептала я.

– Что она тебе сделала?!

– Ничего!!! – я сорвалась на крик. – Она не сделала ничего! Ничего!

Лицо матери странно сжалось и стало напряженным. Она пристально на меня посмотрела, а затем тихо сказала:

– Она прогнала тебя…

На меня тут же обрушилась новая волна мучительной боли. И хотя я была совершенно измотана и хотела только одного – выгнать мать и уснуть, ринулась на нее вне себя от ярости и разочарования. Пожалуй, только дикая злость и помогала мне держаться на ногах.

– Это все из-за тебя! – заорала я, не помня себя. – Все из-за твоего заклятья! Я слишком долго не возвращалась к ней, я опоздала! Теперь мне никогда не быть ведьмой!

Я снова повалилась на кровать, сотрясаясь от истерических рыданий. В висках билась и пульсировала кровь.

– И хорошо.

Моя горечь обратилась в ненависть, я бросила на нее взгляд, полный отвращения, но мать абсолютно спокойно смотрела на меня.

– Я никогда не понимала, отчего ты так жаждешь стать ведьмой.

– Куда тебе понять!

Ее губы скривились в злой усмешке.

– Ну так объясни, – попросила она. – Тебе не нравится половина жителей острова, но тем не менее ты хочешь посвятить всю жизнь тому, чтобы корпеть над амулетами для них.

– Не только корпеть, а еще и продавать! – поправила я.

– За гроши! – она покачала головой.

– Я для этого рождена! Это наша традиция!

– Как человек, подаривший тебе жизнь, смею уверить, что родила тебя совсем не для того, чтобы ты похоронила себя в ветхом домишке у черта на рогах. – Она дышала очень тихо и ровно, почти незаметно, и пристально, не мигая смотрела на меня. – А если это традиция, так я ее сломаю.

– Магия живет во мне, – слабо, с отчаянной мольбой произнесла я. – Я всегда ее чувствовала. Она рвалась наружу, требовала действия!

– И ты думаешь, станет лучше, как только твоя магия вступит в силу? Да, ты так и думаешь, – ледяным тоном заметила мать. – Но это сделка, понимаешь? Ведьмы Роу всегда лишались чего-то, получая взамен свой дар.

– Чего? – прошептала я, дрожа. Пусть мне не суждено стать ведьмой, узнать наш секрет все равно хотелось. – Чего нам приходится лишаться? Чем мы должны жертвовать?

Она вздохнула, в глазах промелькнула боль.

– Любовью, Эвери. Магия должна защищать то, что мы любим, ведь так? Но она это отнимает.

Я застонала, обхватив руками голову, как будто этот жест мог стереть из памяти ее слова. Опять эти глупости! Опять поучительные истории и беспочвенные переживания!