В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин

движения не было бы, если бы не генсек. «Опасность видели и раньше, – говорил Степан, – и даже предлагали Брежневу что-то сделать, он вроде соглашался. Затем на него наседали Устинов и Ко, и он уступал. Хотел договориться и Андропов, не хватило времени. О Черненко и говорить нечего».

Работа по-новому. «Я вам вот что скажу», – так начинал разговор Алексей Николаевич Косыгин, когда я переводил ему или, подросши по службе, представлял МИД на его беседах. Так вот, никто из кремлинологов, ни наших, ни зарубежных, не угадал имя нового министра.

С приходом Шеварднадзе обстановка у нас изменилась кардинально. Затряслись барахольщики и демагоги. Подобранный Громыко руководящий состав обновился на три четверти. Позже Эдуард Амвросиевич рассказал, что такова была директива генсека: МИДу, чтобы он имел возможность раскрыть свой потенциал, нужно серьезное обновление, вплоть до замов. Не говоря уже о смене руководителя.

Подчеркну здесь: о Шеварднадзе-министре Горбачев неизменно – и справедливо – высказывался положительно, в том числе спустя годы после перестройки. «По большому счету Шеварднадзе был человеком-патриотом, с широким взглядом, много сделавшим для того, чтобы мы с Западом смогли понять друг друга. Я его ценю»[71](1998). Многое поменялось с тех пор в моих представлениях, и не в лучшую сторону. Добавлю, что, по моим наблюдениям, оба искренне верили в социализм.

С новым министром, поощрявшим дискуссии, языки развязались. В МИДе почувствовали свободу отстаивать свою точку зрения, привлекать экспертов, предлагать варианты. Сколько у нас появилось консультантов и научных советов! К сожалению, интеллектуальные силы сильно ослабли за годы невостребованности.

Главное же, крепло ощущение, что делаем дело действительно полезное для страны, то, о чем мечталось годами.

Работали, не щадя себя. Шеварднадзе засиживался допоздна, не давая себе передышки ни в субботу, ни в воскресенье. Как было не вспомнить добрые застойные времена: Громыко рано уезжал на дачу, за всех оставался один Корниенко, многих завотделов и их замов словно сдувало ветром. Суббота и воскресенье были святыми днями. Времени хватало на все: на спорт и на охоту, на баню и на разговоры о том, как же у нас все плохо. Теперь каждый должен был показать, на что способен.

Приведу один пример. «15 октября, – это пометка в дневнике, – что-то вроде мини-рекорда. Накануне вечером Корниенко дал нам переработать, как он выразился, от первого до последнего слова проект выступления Горбачева на Политическом консультативном комитете государств Варшавского договора в Софии.

Когда подбирали «писарей» для этого выступления, мой несменяемый начальник Ковалев сказал, что хочет предложить мою кандидатуру. Но к этому времени я уже двадцать лет безвыездно отработал в МИДе, написал кучу как нужных, так и бесполезных бумаг, объездил многие закрытые дачи, так что в этот бой не рвусь. С учетом личности собеседника прибегаю к сюрреализму: «Знаете, Анатолий Гаврилович, я был в той группе, что писала речь Брежневу для ПКК, и в это время он скончался. Позже меня привлекли к работе над выступлением Андропова, заметьте, тоже на ПКК, и Юрий Владимирович умер, так и не успев выступить.

Может, не стоит искушать судьбу?» Ковалев согласился мгновенно. Но речь все же меня достала.

Режим авральный. And we did it! Первым мучился Сергей Тарасенко, один из тех толковейших людей в МИДе, что пошли в гору при новой власти. Он сидел до четырех ночи и сделал полностью другой материал. Георгий Маркович жутко обрадовался: есть отличная основа, можно работать дальше. Тут настала моя очередь, и за три часа работы на благодатной тарасенковской почве проект, скажу без ложной скромности, еще раз преобразился. Вложил я в него многое из того, что копил годами. Правка Корниенко была далее косметической, он оставил не только все стилистические находки, но и политически важные места. Шеварднадзе проект понравился тоже, с его небольшими вставками документ направили Горбачеву. Г.М. был заметно рад, против обыкновения даже потеплел со мной и говорил о вдохновении».

С легким сердцем уехал на дачу, а там всегдашнее подмосковное утешение: свежий, ядреный воздух, три дружные елочки высотой ровно с забор, а на густой хвое желтые листья, как елочные украшения. В воскресенье – прекрасное осеннее утро. Туман рассеялся, и из-за высоких облаков пробивается круглое белое солнце. Пробежка на совершенно пустом стадионе, один старик подметает листву, и вовсю орет радио: «Нам ли стоять на месте?» Жаль, что долго стояли.

Очередная кадровая сенсация – выгнали Н.Лебедева, ректора МГИМО, кавалера ордена Ленина. Схема такая: пришедшая на него анонимка докладывается, несмотря на все новые веяния, Горбачеву. Тот пишет резолюцию: «Разобраться». Коля вынимает блокнотик: я ни при чем, вот те, кто давал мне указания. (Он как-то рассказывал мне о звонке ему Подгорного, тогда номинально главы государства. Тот снизошел сам набрать номер, чтобы сказать Лебедеву: «У меня внук к тебе поступает, так ты с ним построже, построже».) Пошли разматывать вплоть до очных ставок. В итоге Лебедев написал заявление об уходе по собственному желанию. Шеварднадзе не позволил даже этого, настоял на увольнении в резерв МИДа. При этом сказал Стукалину, заму по кадрам (вскоре его заменили): «И Вы ничего не знали? Я в Тбилиси знал». Удар одновременно по Гришину, чей сын через год после окончания МГИМО стал кандидатом, а через два – доктором. Да и Эмилия, дочь Громыко, там работает, на кого замахнулись, антихристы?!

Встреча с Рейганом. Послав Буша и Шульца на похороны Черненко и на встречу с новым генсеком, Рейган передал с ними предложение Горбачеву встретиться «как можно раньше».

Итак, ноябрь 1985 г., советско-американский саммит в Женеве, первый за последние шесть с лишним лет. Швейцария входит в Первый Европейский отдел, так что сподобился и я посмотреть на большое событие вблизи.

Запись по горячим следам: «К серьезному внешнеполитическому испытанию генсек подготовился блестяще: а) нашу памятку, которую мы считали продвинутой, он в некоторых немаловажных моментах еще улучшил;

б) прекратил в одностороннем порядке все ядерные взрывы, в июле подтвердил приостановку размещения СС-20, некоторое количество ракет даже снял с боевого дежурства, несмотря на сильное сопротивление военных (привет голландцам, но об этом впереди), ослабил оговорки насчет военного использования космоса (имеется в виду разрешение на некоторые виды лабораторных работ); в) очень сильно поднаторел в теме, вник до деталей; г) направил в Женеву накануне встречи наши лучшие мозги, в том числе из упомянутых выше “аппаратчиков-диссидентов”: Велихова, Сагдеева, Червова, Арбатова, Бурлацкого, Кобыша, Шишлина, Власова, Грачева. Они здорово взрыхлили почву, ломая привычные о нас представления, рвались в бой, как свора, спущенная, наконец, с поводка и получившая разрешение кусать. Американцы выкатывали глаза.

Саму