В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин

приятный. А вот насчет того, что «завершилось самое длительное на земле в двадцатом столетии правление старцев», Романо прав. И, судя по состоянию страны, которую они передали Горбачеву, завершилось плачевно.

Как это делалось в годы Горбачева и Шеварднадзе

Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые!

Ф.И. Тютчев

Очерк седьмой

Рывок в историю

Март 1985 г. Мне пятьдесят, уже восьмой год я заведую Первым Европейским отделом МИДа. Только что посмотрел по телевидению, как восторженно встретил пленум ЦК избрание генсеком Михаила Сергеевича Горбачева. А ведь хорошо помнилось, какими подавленными выходили люди с прошлого пленума, где был «избран» Черненко. Даже искушенное телевидение не могло тогда скрыть их разочарования.

Наконец-то молодое, приятное, можно сказать, вдохновенное лицо. Да и выпускник МГУ, «моего» вуза, что тоже привлекает. Проснулась почти уже исчезнувшая надежда, что страна выйдет из «пьяного застоя», как стали называть впоследствии брежневское время.

Курс меняется. Перестройка, точнее, ее первые годы, была, пожалуй, единственным временем в моей сорокалетней мидовской службе, когда не возникал люфт между тем, что делал, и тем, во что верил. Эйфория поначалу была всеобщей. Кто был на седьмом небе, так это закоренелый «разрядочник» Анатолий Гаврилович Ковалев. Меня он настроил еще раньше, сказав на заснеженных тропинках у кунцевской больницы, куда залег, пережидая смену: «Если придет Горбачев, Вам хуже не будет».

Обычно крайне осторожный Ковалев проявил твердость на грани фола, когда во времена Черненко решался вопрос, сопровождать ему или нет Горбачева, тогда секретаря ЦК, в поездку в Англию. Громыко определенно был против, Ковалев ослушался. Это была та памятная встреча с Тэтчер, после которой глава британского кабинета особо выделила Михаила Сергеевича и, надо признать, была на его стороне до конца. Только в 2013 г. узнал, что Ковалеву ослушание даром не прошло: Громыко предложил ему уйти на пенсию. Анатолий Гаврилович с присущим ему искусством «замотал» это предложение, чтобы после ухода Громыко стать первым замом у Шеварднадзе.

Внешняя политика, доставшаяся Горбачеву весной 1985 г., по своей идеологии мало чем отличалась от той, что Брежнев унаследовал от Хрущева, а тот, в свою очередь, от Сталина. Ее альфой и омегой была борьба двух общественных систем. При желании можно было бы обратиться к истокам: «Первая заповедь нашей политики… это помнить, что мы окружены людьми, классами, правительствами, которые открыто выражают величайшую ненависть к нам»[67].

Более тридцати лет оставалась в силе сталинская директива: «Наш враг номер один – Америка». Холодная война время от времени прерывалась краткими периодами разрядки, но сути дилеммы: «кто кого закопает» – это не меняло.

Четверть века спустя первого издания наш враг номер один все та же Америка. Вот где константа, что непреложно показал исторический опыт, говорю я себе, всю жизнь боровшемуся за разрядку и кое-чего добившемуся. Квадратура круга проста: США были, есть и неопределенное время будет сильнее нас. Многие десятилетия это не устраивало нас с идеологической точки зрения. В итоге социализм, а вместе с ним Советский Союз потерпел поражение. С ослабевшей державой не церемонились, и жажда реванша постоянно давала о себе знать. Наконец, мы военным путем пытаемся разомкнуть круг. Вот та канва, на большее не претендую, которую стоит иметь в виду, продолжая чтение.

Идею коренного переустройства Горбачев вынашивал давно. Придя к власти, он не стал медлить. Но с первых же дней столкнулся с сопротивлением.

«Как только коснулись внешней политики, – сказал он как-то, – сразу попытка наложить табу, тут все, что делалось и происходило, было, оказывается, правильным. А между тем непомерно большая часть национального дохода шла на вооружения. Разорили страну, держали народ впроголодь, запороли сельское хозяйство. Зато сидели верхом на ракетах. Это называлось классовым подходом. Какой это, к чёрту, социализм!»[68]. А вот социализму Горбачев оставался верен до конца.

Позже на Политбюро будет названа цифра: на оборону мы тратили в расчете на душу населения в два с половиной раза больше, чем в США.

Менял Горбачев внешнюю политику по нескольким стратегическим направлениям сразу (что, кстати, говорит о предварительном продумывании действий): снижение напряженности по линии СССР–США, Восток–Запад; торможение гонки вооружений; полная нормализация отношений с Китаем – об этой заслуге Горбачева иногда забывают; принципиально иной подход к отношениям с «братскими странами».

Руководителям государств Варшавского договора, приехавшим на похороны Черненко, Горбачев сказал определенно: времена доктрины Брежнева миновали. Той самой, что допускала и на практике осуществила вооруженное вмешательство «ради спасения социализма». «Хочу вам прямо заявить как Генеральный секретарь ЦК КПСС, что мы полностью вам доверяем, что у нас отныне не будет претензий контролировать, командовать. Вы проводите политику, продиктованную национальными интересами, и несете за нее полную ответственность перед своими народами и партиями»[69]. В этих, казалось бы, само собой разумеющихся словах был смысл, не всеми, наверное, сразу понятый: мы снимаем с себя многолетнее бремя ответственности за выживание восточноевропейских режимов.

Начались, наконец, поиски выхода из афганской драмы. Уже в апреле 1985 г. Михаил Сергеевич поговорил решительным языком с Кармалем, заявив: мы уйдем. До него это уже было сказано Андроповым, но дальше слов дело не пошло. Горбачев же вскоре добился единодушия Политбюро в вопросе принципиальной важности – уходить. Сколько лет оттягивало этот шаг прежнее руководство, подступая к нему и опять откатываясь назад, не признавая ошибку или просто не обладая достаточной решимостью.

Был пересмотрен подход к конфликтам так называемой «малой интенсивности», за кулисами которых почти всегда стояли СССР и США. К тому времени мы завязли в целом ряде из них: в Анголе, Эфиопии, Мозамбике, Никарагуа. Значительные силы и средства расходовались за тысячи километров вдали от наших границ, не принося ощутимой пользы.

Обжегшись в свое время на афганских офицерах, объявивших себя сторонниками социализма и втащивших нас защищать их «революцию», мы тем не менее вплоть до перестройки продолжали разбазаривать средства на поддержку «социалистических и прогрессивных режимов». По большей части в них было мало что социалистического или прогрессивного. Успехом считалось перетащить на свою сторону, желательно к очередному съезду КПСС, ту или иную страну из другого лагеря. При Горбачеве от сложившейся десятилетиями практики стали отходить.

Любопытно, что поддержка революционных сил за рубежом была существенно сокращена в предвоенные годы, за что Троцкий обвинял Сталина в предательстве. Когда он писал о «преданной революции», то имел в виду не только Октябрьскую, но и мировую. На волне победы в войне и несомненного ослабления капиталистической системы советское руководство вернулось,