Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов - Ханна Ротшильд

– Я не собиралась превращаться в борца за гражданские права, – признавалась она мне, – но когда я попала сюда [в Нью-Йорк], то увидела, что им срочно требуется помощь.

Достаточно было одного визита в крошечную квартиру Монка. Нелли нечем было угостить Нику, она и семью-то кормила с трудом. И пусть Ника не получила подготовку в качестве адвоката или менеджера – она справится. В жены и матери она не слишком годилась, но теперь она нашла место, где в ней нуждались, жизнь обрела смысл.

На несколько месяцев, в конце 1954 – начале 1955 года, соединились разные стороны жизни Ники и наступило что-то, похожее на душевное равновесие: Жюль получил назначение полномочным представителем Франции в Северной Америке и переехал вместе с детьми из Мехико в Нью-Йорк. Хотя Берит, Шон и Кари продолжали жить с отцом, по крайней мере, вся семья оказалась в одном городе.

Отель «Стэнхоуп» был готов мириться с образом жизни Баронессы, лишь бы та соблюдала осторожность, однако Ника, по словам легендарного продюсера Оррина Кипньюса, «была весьма яркой леди, которой плевать, кто что подумает. Она делала то, что хотела, прекрасно сознавала, какую власть и какие возможности дает ей богатство, и соответственно вела себя».

«Стэнхоуп» отнюдь не отказывался от сегрегации: чернокожие могли быть здесь слугами, но никак не гостями. Ника же не собиралась доставлять к себе своих чернокожих друзей контрабандой, на лифте для прислуги. Она проводила их в номер открыто, настаивала на их праве заказывать все что вздумается – как в баре, так и в номер. «Управляющие пытались меня выжить, повышая плату за номер вдвое и втрое, потом перевели меня в апартаменты поменьше», – рассказывала Ника. Но она не поддавалась.

Еще одна головная боль для менеджеров гостиницы: многие музыканты по совместительству были наркоманами. Наркотики стали неотъемлемым элементом джаза. Некоторые историки возлагают вину на владельцев плантаций, которые некогда приучали рабов к кокаину, чтобы те меньше ели и больше работали. Другие считают главным виновником организованную преступность. С конца 1940-х годов мафия всерьез взялась за распространение наркотиков в «черных» кварталах. «В пятидесятые годы в Гарлеме выйдешь в три часа дня из школы – и двух кварталов не пройдешь, как уже кто-нибудь толкнет тебе наркотики», – рассказывал мне историк джаза Гэри Гиддинс. Во всех интервью с музыкантами, в том числе с Монком и другими представителями старшего поколения, звучит одна и та же жалоба: в ту пору никто не понимал, что наркотики убивают.

Более всех употреблял Птица, Чарли Паркер. Они с Никой были скорее хорошими знакомыми, чем друзьями, но, к несчастью, обстоятельства сложились так, что его смерть навлекла беду и на Нику.

Паркер родился в 1920 году в Канзас-Сити, штат Миссури. Отец, никогда толком не занимавшийся сыном, был многообещающим пианистом и танцором, но алкоголизм быстро оборвал его карьеру, и Паркеру-старшему пришлось служить официантом на железной дороге, в то время как его жена по ночам работала в местном отделении «Вестерн Юнион». Чарли научился играть на саксофоне – инструмент ему выдали в школе, но затем выгнали из оркестра, не обнаружив у мальчика достаточного таланта. Неудача раззадорила паренька, следующие три или четыре года он репетировал по пятнадцать часов в день, чтобы никогда больше не подвергаться подобному унижению. Красивый, харизматичный, загадочный, до безумия гениальный Чарли Птица вдохновлял целое поколение джазменов. Британский саксофонист Джон Дэнкворт попытался объяснить, что именно сделал для джаза Паркер: «Он брал популярную песенку, анализировал каждую ноту и создавал из того совершенно новые аккорды. Математическая точность – но он обращался разом и к уму, и к сердцу».

В восемнадцать лет Паркер попал в аварию, сильно покалечился, и ему давали морфин в качестве обезболивающего. С тех пор Чарли сделался наркоманом – это сказалось на его здоровье, на отношениях и на самой музыке. К несчастью, молодежь вообразила, будто героин – источник вдохновения и ему Чарли обязан своими гениальными открытиями. Сонни Роллинз признавался: «Чарли Паркер был нашим кумиром, и в первую очередь из-за него мы начали употреблять».

Квинси Джоунс был совсем юнцом, когда познакомился с Чарли, перед которым с детства преклонялся.

– Птица сказал: Купим травки. Я сказал: годится. С Птицей я был на все готов. Пойми: на все. Он был моим героем, – рассказывал мне Джоунс, качая головой, посмеиваясь над собственной тогдашней наивностью. – Мы отправились на такси в Гарлем, он спросил, сколько денег у меня при себе. Я отдал ему все до последнего цента. Он велел мне ждать на углу – дескать, сейчас вернется. Я торчал под дождем полчаса, сорок пять минут, два часа, покуда осмыслил, что произошло. Ужасно, когда ты мальчишка, а твой кумир выкидывает с тобой такую шутку. Пришлось тащиться пешком со Сто тридцать восьмой стрит обратно на Сорок четвертую.

Подобных историй я наслушалась немало. Ника понимала, что Паркер – гений, но знала также о том, как он умеет выманивать деньги и стаскивать кольца прямо с пальцев и часы с запястья.

В отличие от многих друзей и сотоварищей Паркера, Ника умела сострадать одиночеству Птицы, его терзаниям. Годы спустя она написала несколько страниц для книги Росса Рассела «Птица жив!» (Bird Lives!) – сборника воспоминаний, подготовленного друзьями и близкими Паркера. Ника писала: «Фанаты и коллеги окружали его лестью, но Птица был одинок. Я увидела однажды, как он стоит перед „Бердлендом“ под проливным дождем, испугалась и спросила его, почему он не идет домой, а он ответил, что идти ему некуда. С ним часто такое случалось, и тогда он ночь напролет катался в метро. Доезжал до конечной станции, ему велели освободить вагон, он выходил, пересаживался и ехал в обратном направлении».

Вот почему, когда ночью 12 марта 1955 года Паркер постучал в дверь ее номера, Ника открыла ему. Потом по этому поводу будут высказывать различные подозрения, сложатся теории заговора, о Нике будут сплетничать и писать в газетах. А было так. В тот вечер Паркер должен был выехать в Бостон на концерт, но он был в ужасном состоянии. Незадолго до того дня он пытался покончить с собой, выпив йод, после того как его дочь При умерла, а жена его покинула.

Друг Ники критик и продюсер Айра Джитлер видел Паркера тем вечером в «Бердленде». «Я приехал в клуб рано и видел, как он принимал маленькие белые таблетки – вероятно, кодеин. Я заметил, что он в тапочках: ноги распухли». По дороге на вокзал Паркер решил заехать в «Стэнхоуп» в расчете выпросить у Ники еду, выпивку, а то и деньги. Ника, против своего обыкновения, проводила тот вечер у себя вместе со своей дочерью Джанкой[14].

Некоторые знакомые думали, что Чарли наконецто завязал с наркотиками, но его друг, барабанщик Фредди Грубер, которого я разыскала в пригороде Лос-Анджелеса, категорически отверг это мнение: «Дня за три-четыре до смерти Птицы я столкнулся с ним на Шеридан-сквер. Я стоял возле сигаретного киоска, ждал "друга" Джорджа Уоллингтона, с которым мы оба были знакомы. То есть ждал его по тому же поводу, что и Птица». Чтобы избежать недопонимания, я переспросила, подразумевается ли под «другом» наркодилер и употребляли ли они оба героин. Грубер ответил утвердительно.