Семь миллионов сапфиров - Денис Калдаев

Листок был сплошь исписан интегралами. Я в ужасе скомкал его, бросил в угол и задул свечу. Прошло больше часа. Я ворочался с боку на бок, но так и не смог уйти в царство сна. Лишь путался в тягучих нотах Сонаты смерти, в липкой паутине мыслей, ложных и обманчивых.

Я ужасался: до чего же может дойти человек, если его загнали в угол, если ему искалечили жизнь. Где же предел его нравственных возможностей? Где живет та самая сокровенная совесть? Не она ли заставляет нас сострадать по ближнему, спасать утопающего, плакать над могилой матери, отдавать детям самое лучшее? И не она ли толкает нас на преступление, если оно совершается во имя этих ценностей? Ради них можно забрести в такие дебри, в такой дремучий лес, откуда уже никогда не выбраться.

«Завтра моя дата Х», – подумал я. Ровно в 17.22. Как я умру? Может, сам же и задохнусь от испарений цианида. Или беспомощно вскину руками и осяду на мостовой. Может, попаду под «Аэромобиль». Или еще проще: нарвусь на пулю полицейского. Но я был в непостижимой уверенности, что все получится, что я успею претворить свой замысел в жизнь. От волнения часто-часто трепыхалось сердце; я решил думать только о хорошем и снова стал вспоминать мою Иону. Она была рядом – я это знал. И на мгновение мне почудилось, будто по комнате пролетел робкий ангел.

Я уже спал и видел себя на берегу Великого озера. Дул едва заметный ветерок, было свежо и тихо. Чайки молчали, солнце уже спряталось за линию горизонта. Наступали сумерки. Вдруг над кромкой горизонта появилось едва уловимое, призрачное свечение. Это казалось чем-то невероятным. Словно мое безумное желание воплотилось в реальность. Что это было? Метаморфоза разума или злая шутка подсознания? Я не верил в сон. Мне казалось, что я спасся, спасся только благодаря надежде, исцелившей разложение моей гибнущей души.

Во все стороны заструились потоки ласкового сиреневого света, и скоро все небо стало этого нежного оттенка. Похожее на шаровую молнию, свечение медленно двигалось в мою сторону.

Я был столь восприимчив, столь погасшим было мое сердце, что единственная мысль, которая у меня тогда возникла, – это мысль о благодарении за чудо.

Происходило нечто неслыханное. Прекраснейшее событие во Вселенной. По свечению проскользнула легкая волна, свет задрожал в робком биении, и вдруг лучи его стали яркие, нестерпимо яркие. Но мне не хотелось отводить глаз. Неужели с неба спускается ангел, чтобы спасти меня?

Свечение достигло побережья и остановилось над пустынным полем. Когда оно замерло в нескольких метрах над землей, сиреневый ореол стал меркнуть и плавно погас, точно солнце, спрятавшееся за горизонт. И тогда я увидел ее.

Это была Иона. Я видел, как осторожно она спустилась на землю, как шла, словно парила, по траве, и лепестки ромашек облепляли ее босые ножки. Окутанная сверкающей белизной платья, она казалась сотканной из чего-то прозрачного и светлого. Как ангел, заглянувший ко мне в гости.

Так я стал свидетелем благословенного чуда.

Иона была прекрасна и свежа, точно после морского купания. Ее платье мелко трепетало от ветра. Она остановилась в нескольких шагах, и я оторопело смотрел на нее.

– Вы знали, что «Фарфалла» со староитальянского переводится как «бабочка»? – спросила она.

Я пролепетал, что не знаю – в точности, как при нашей первой встрече. Иона ответила мне улыбкой, в которой читалось сострадание.

– Ты воскресла… – прошептал я.

Она еле слышно вздохнула. Никогда еще не было так тихо на побережье.

– Мой мальчик, ты стал совсем седой.

Я коснулся ее шеи, провел пальцами по тонкой ключице, точно боясь, что это лишь призрак. Но она была осязаема, тепла, и от нее пахло сладкими полевыми цветами. И тогда воскресение Ионы показалось мне столь естественным, что я ничуть не усомнился в том, что небеса вернули ее, чтобы очистить мое сердце от греха, от тех дурных «метастазов», которые оплели его.

Я скользнул взглядом по ее личику, худенькой фигурке, россыпи веснушек и наконец полностью удостоверился, что это была она, из крови и плоти. И, верно, от вспыхнувшей радости, в груди моей что-то дрогнуло, а сердце легонько кольнуло.

– Спасибо тебе, Господи. – Я вознес к небу влажные глаза и на мгновение почувствовал себя по-настоящему счастливым. – Спасибо тебе…

Таков был сон – самый болезненный сон в моей жизни, поскольку в ту самую секунду я проснулся, вонзившись в реальность, точно нож в сливочное масло.

В комнате замер солнечный свет. За окном медленно кружились листья, подернутые золотом ранней осени. Наступило второе сентября, и, согласно Анализу, я проживал свой последний день на Земле. До меня доносился звон соборных колоколов и еле уловимые вибрации предстоящего праздника. На площади Науки собирался народ.

Я взял с собой все денежные сбережения и силиконовую клоунскую маску. Под нее я решил надеть очки и респиратор. В правом кармане уже лежал флакон с разбавленным ядом, крепко закрученный во избежание смертельной утечки. Я был крайне осторожен.

Арктур обнял меня со словами: «Уж лучше бы ты одумался», но мне показалось, что в этой фразе звучала нотка одобрения, а в глазах Арктура, похожих на кусочки бутылочного стекла, мерцала солидарность. Во мне полыхнула мысль, что, как бы ни завершилась моя задумка, этого человека я больше никогда не увижу. На прощание я назвал его «добрым самаритянином» – так же, как называла его Иона.

Еще не поздно было действительно одуматься, но я уже вышел на центральную авеню и двинулся в сторону площади. Конечно, я старался показать, будто радость бьет из меня ключом, и я, Гражданин Эйорхола с большой буквы, восторженно иду на праздник, посвященный великому А1. Но внутри меня была только ненависть. Я скользил по толпе бесшумно, незримо, словно призрак. Сберег ли я в себе хоть что-нибудь человеческое? Не знаю. Я торопился, почти бежал, стараясь абстрагироваться от всего мира, и видел перед собой лишь одну цель, чудовищную цель. Нужно успеть, успеть, успеть…

На площади расположились шумные ярмарки, ларьки, и воздух был напоен веселыми мелодиями, лившимися отовсюду. Эйорхольцы жадно беседовали друг с другом, словно не виделись сотню лет. Я очутился в толчее среди тысяч черных смокингов, платьев с золотистыми застежками, белых шелковых рубашек и модных галстуков. Я пытался заглянуть в глаза этим людям, вознесенным мнимыми ценностями на вершину общества, но едва ли мне это удавалось. Помню, где-то прозвенел детский голосок, и он заставил меня содрогнуться.

Солнце начало припекать. Несмотря на то что обещали ветреную погоду, воздух все больше напоминал тяжелый масляный чад. Пробираясь сквозь толпу, я заметил, что сигаретный дым неподвижно висит в воздухе либо неохотно стелется вниз.

Какая-то светловолосая девушка, чем-то похожая на Иону, подарила мне желтую чайную розу – это был цвет разлуки, и мне вдруг стало грустно. «Что творилось у тебя на душе?» – сказал я вслух, и слова растворились в полуденном гуле. Волнение жаркой удушливой волной продолжало подкатывать к горлу, сердце дребезжало как во время горного землетрясения, и когда я добрался до бирюзового шатра, обнаружил, что моя рука выронила цветок.