Семь миллионов сапфиров - Денис Калдаев

Такая безрассудная жестокость. Я долго смотрел на невинное животное, и все не решался протянуть руку к поводку. Кошка грелась на солнце, щурила глаза и дремала, не замечая меня. Она была сиамской породы, с тремя рыжими подпалинами на боку, ничем не примечательная, совсем обычная. Из магазина вот-вот должна была выйти Аравия.

И вдруг точно пелена спала с моих глаз.

Бог мой!

Я резко развернулся и пошел прочь. Меня бил озноб, ладони дрожали, а ноги стали мягкими, как пластилин. На что только не способен человек! Ради глупого эксперимента я чуть было не убил беззащитное животное.

Непостижимо.

С такими мыслями я вернулся домой к Арктуру и рухнул на кровать. Я был изнеможен, словно каторжник, и на мгновение мне почудилось, как на руках и ногах тихонько зазвенели стальные цепи. Но это еще не конец. Чувство несправедливости продолжало переполнять меня. Мне нужен был всего один аргумент. Так санки стоят на вершине огромной снежной горы: малюсенький толчок – и они уже несутся вниз. Я не выдержал и задал Арктуру единственный вопрос, который сразил его наповал:

– Случалось ли, что известный вам долгожитель умирал раньше своей даты Х?

Он растерялся и ответил, что в его жизни был один весьма странный, но показательный случай. Я плохо помню историю, которую он мне поведал, но все же постараюсь воспроизвести ее хотя бы в общих чертах.

Давно, лет сорок назад, был у Арктура друг-долгожитель Роб. Этому находчивому и смелому юноше пророчили великое будущее. Но, видимо, судьба не уважала людские пророчества. Как-то они с Арктуром отдыхали на Средиземном море, и Роб неожиданно для всех вздумал нырнуть с гигантской скалы. Арктур всячески отговаривал его, но Роб был упрям как осел. Он весело махнул рукой, сиганул с самой вершины и при входе в воду, которая встретила его отнюдь не гостеприимно, сломал шею.

А потом выяснилось, что произошла досадная ошибка. По крайней мере, так утверждала полиция.

– Мне жаль. Вероятно, Анализ ошибся, – развел руками седой майор.

– Быть такого не может! – воскликнул Арктур. Он не верил своим глазам. – Роб был долгожителем.

Майор похлопал Арктура по плечу.

– Такое случается. Достоверность Анализа…

– Его запас почти восемьдесят три года! Вы явно мне лжете, – тут Арктур осекся.

Спорить было бесполезно. Он помнил, как они с Робом вместе делали А1, вместе же вскрывали конверты с результатами, а после отмечали свой класс «Д».

Эта история полностью убедила меня. Когда я услышал ее, возникло ощущение, будто мне повезло решить гениальную задачу. В этот момент мои мысли, которые до этого постоянно громоздились одна на другую, достигли той высоты, откуда я смог увидеть нечто новое.

Все началось с того, что мне опять послышался запах горького миндаля. Так пахнет смерть. Я вспомнил старую цыганку, и решение пришло само. Однажды, в далеком детстве, я читал в учебнике истории об опасности синильной кислоты. Еще в достославные времена ее солями – цианидами – травили королей и их фаворитов. Предельно допустимая концентрация в воздухе – не более десяти миллиграммов на кубический метр, а при вдыхании воздуха, в котором концентрация выше в три раза, человека ждет неминуемая гибель.

Нужно было достать это редкое химическое вещество, не посеяв вокруг себя никаких подозрений. Я решил добыть его самостоятельно, и в этом мне помогло старое увлечение химией: иногда мне позволяли задержаться в школьной самширской лаборатории, где я проводил различные опыты. Кто в детстве не разжевывал семечки апельсина или яблока, морщась от горьковатого привкуса? Это и есть синильная кислота, правда, в крохотных дозах. Но куда больше ее содержится в сыром миндале. Несколько зерен ореха – это катастрофически мало, однако качество всегда можно взять количеством.

Я попросил Арктура купить три ведерка горького миндаля. Повсюду продолжалась охота на скрывавшихся агнцев, и мне было опасно лишний раз появляться на улицах Самшира.

– Что ты затеял? – настороженно спросил Арктур.

– Месть, – спокойно ответил я и изложил свою идею. Но Арктур только жалобно рассмеялся и сказал:

– Чудак. С помощью трех ведер орехов можно отравить разве что муху.

Я внимательно проверил расчеты, формулу за формулой. Все было верно. Я показал их Арктуру, и он меланхолично кивнул. Вскоре он выполнил мою просьбу, а также достал у знакомого химика немного реактивов в пробирках, три мензурки, перегонный аппарат, дробилку, защитные очки и два военных респиратора.

Затем я пропустил орехи через дробилку, переложил получившуюся кашицу в огромную бутыль для перегонки, залил чистейшим спиртом и установил снизу горелку, а через два часа получил литр мутной жидкости, из которой с помощью реактивов добыл драгоценную толику опасной кислоты, объемом около чайной ложки. Но и этого хватило с лихвой – в заветной пробирке плескалась сама Смерть.

Проблема была с моими глазами, которые просто скандировали всем вокруг, что я агнец. Арктур придумал простое решение. Он принес две маленькие емкости, в которых хранились цветные контактные линзы Ионы, бледно-голубого цвета. На острове уже неделю была запрещена продажа подобной продукции. Я долго не решался надеть их, но мне все-таки хватило духу, и я сказал вслух: «Это все ради тебя». Линзы прильнули к глазным яблокам, и тогда я убедился, что абсолютно ничем не отличаюсь от любого представителя высших классов.

Везение было на моей стороне, так как наутро, точно в мою дату Х, на площади Науки открывался торжественный праздник, посвященный юбилею А1, и я был уверен, что это знаменательное событие встретят криками тысячи людей. И самое главное, что на площади соберутся высшие классы, в том числе и «боги Олимпа» – господа и долгожители. А это был шанс один на миллион.

Я побрился, надел чистую выглаженную одежду и направился к месту празднества, где уже с вечера полным ходом шли приготовления к грядущему великолепию. Под сенью раскидистых буков стоял бирюзовый шатер, мягко качавшийся в ладонях ветра. Тогда я использовал все свое красноречие, чтобы уговорить хозяйку цирка взять меня в ассистенты мастера воздушных шаров. Это была решительная, немного циничная женщина с властным взглядом и постоянной одышкой. Она невозмутимым голосом спросила меня, справлюсь ли я с возложенными на меня обязанностями, и мой горящий предвкушением взгляд убедил ее.

Ночью пришла бессонница. Я зажег свечу, сел за стол и достал листок бумаги с пастелью. Мне захотелось написать Иону. И скоро руки мои запачкались мелками, бледными, нежными, оставляющими чуткий след на бумаге. Таким и должен был получиться ее портрет. Возникло удивительное чувство, точно она позирует мне вживую.

Я настолько увлекся процессом, что забылся, утонул в теплых головокружительных грезах, в воспоминаниях об Ионе, а в одно мгновение ощутил ее присутствие в комнате: будто она сидела рядом, положив голову мне на плечо. Но когда я очнулся и впился глазами в рисунок, я увидел, что это вовсе не портрет Ионы, что от него на бумаге остались лишь легкие наметки ее миндалевидных глаз, и это был далеко не он, а полностью непонятные мне математические знаки, сложнейшие вычисления и немыслимые закорючки.