Война солнца - А. Дж. Риддл

– Не совсем так я хотела, чтобы ты узнал.

– Это не меняет того, насколько я счастлив. Когда ты сама узнала?

– Я сделала тест утром того дня, когда упали астероиды. Хотела сказать тебе, но ты был… немного занят.

Я тяжело выдыхаю.

– Да уж… Протяженным сражением с тремя большими астероидами. Что за трата времени. Вот все я понял неправильно!

– Это в прошлом. – Она берет мою руку в свою. – Не думай об этом. Будущее – все, что сейчас имеет значение. Тем не менее, мне жаль, что я не сказала тебе…

Я поднимаю руку, обхватываю пальцами ее затылок и, целуя, прижимаю ее лицо к себе, не давая ей отстраниться до тех пор, пока каждый из нас не начинает задыхаться.

– Это в прошлом. Будущее – все, что имеет значение сейчас.

Она улыбается устало и мрачно.

– А какое у нас будущее? Что мы будем делать?

– У нас все будет хорошо. Я обещаю тебе.

– Как? Я имею в виду… мир исчез. Супертранспортники даже не близки к завершению.

– Я разберусь, как быть. У нас все будет хорошо.

Спать.

Наконец-то я заснула здесь, в самом неожиданном месте: в тесном лагере беженцев, расположившемся в бункере рядом с разрушенной штаб-квартирой ЦЕНТКОМа. И это заслуга не жилья, которое доставило эту блаженную ночь передышки, а того, что у меня буквально упала гора с плеч. Я рассказала Джеймсу мой секрет, и, как и я, он очень доволен и напуган. Это не просто секрет; это факт, что мы снова все вместе – на поверхности земли. Ну, или вроде того.

Впервые за несколько недель я просыпаюсь и вижу, как он крепко спит рядом со мной. Элли спряталась между нами на одеялах, сложенных на бетонном полу. Рано утром здесь, в бункере ЦЕНТКОМа, еще темно. Наше маленькое личное пространство окружено белыми простынями, висящими на растянутых поперек веревках. В коридоре за простынями мягко светит ряд светодиодных фонарей.

Мое тело болит, но я чувствую себя еще хуже. Я должна принять обезболивающее, но не могу. Не буду. Ради ребенка, растущего внутри меня.

Левая рука и нога Элли накинуты на меня, словно она пыталась помешать мне куда-нибудь уйти без нее. Я осторожно отрываю ее от себя и отодвигаю на постели, при этом суставы моих рук скрипят и щелкают, как миниатюрные петарды.

Я морщусь, надеясь… но Джеймс шевелится и открывает глаза. Он смотрит на Элли, улыбается и целует ее спящее лицо, после чего встает и предлагает мне руку.

Я приоткрываю край завешивающей нас простыни. Простыня, за которой живет Мэдисон, тоже отодвинута в сторону. Сама Мэдисон занята вязанием, а ее муж и дети спят рядом с ней.

– Эй, – шепчу я, махнув рукой, чтобы привлечь ее внимание. – Ты можешь присмотреть за Элли?

Она кивает, а мы с Джеймсом еще раз оглядываемся на нашу дочь, прежде чем выйти наружу. Я опираюсь на свою трость, тяжело шагая. Из-за меня Джеймс идет медленнее, пытаясь сделать так, будто это совершенно нормально.

Когда мы доходим до небольшой столовой в углу зала, он тихо спрашивает:

– Хорошо спала?

– Лучше всего за последнее время.

– У нас нет кофе, но есть армейские стимулирующие таблетки.

– Я – пас, – отвечаю я, проводя рукой по животу. – Кто знает, что они напичкали в эти вещи. Береженого Бог бережет.

Он нагревает пару ПГУ и ставит их на стол.

– Я немного поговорил с Фаулером. Он сказал мне, что ты сделала там внизу.

Я поднимаю брови.

– Ты сохранила этим людям жизнь.

Я качаю головой, быстро проглатывая кусочек блина.

– Вовсе нет. Там в туннеле я их чуть не убила.

– Ты дала им надежду, Эмма. Это то, что им было нужно. И кроме того, ты позаботилась о них, хотя я знаю, что ты должна была испугаться. Это и есть храбрость.

Я чувствую, как мои щеки вспыхивают от жара. Прямо сейчас я чувствую себя таким же стеснительным человеком, как в средней школе.

– Просто сделала то, что могла. И, кстати, какое-то время было действительно очень страшно. Я думала, что больше никогда тебя не увижу.

– Я тоже. Мы копали, и я подумал, что, возможно, мы сможем добраться туда, но скорость нашего спуска никак не увеличивалась, и мы продолжали отставать все дальше и дальше от графика, который я установил. Я думал, что, если мы ударим в воздушный карман или если мы каким-то образом откроем шахту лифта, у нас будет шанс. Тогда у нас просто не хватило времени.

– Ты поступил правильно.

Мы доедаем в тишине. Я размышляю о том, что могло бы быть, как все могло сложиться иначе. Может быть, он тоже.

Джеймс убирает со стола, и когда он возвращается, его тон становится серьезным.

– Есть еще кое-что, что нам нужно обсудить.

– Звучит зловеще.

– Нет. Ну, не совсем. Ты знаешь, что детей больше, чем взрослых?

– Точно.

– И если…

– Да.

Он поднимает брови.

– Мой ответ – да, если ты хочешь, чтобы мы усыновили ребенка. Или двоих.

Он вздыхает, как будто только что взял вес.

– Я знаю, что мы с тобой будем заняты, но я думаю, что мы должны разделить нагрузку с другими родителями.

– Каким образом?

– Думаю, мы займемся этим вопросом на командном собрании, но я думаю, что Шарлотта – лучший человек для выполнения подобных обязанностей.

– Я согласна. Она идеально для этого подходит.

– Однако есть ребенок, которого нашли мы с Григорием, впервые оказавшись тут. Сэм Истман. Он на пару лет старше Элли. Я думаю, что он подходит нам.

– Так когда же мы встретимся с Сэмом?

– Прямо сейчас, если вы готовы к этому.

– Я готова.

Кажется, теперь весь бункер просыпается, люди шаркают в столовую, большинство просто забирают еду обратно в свои отсеки. Мы с Джеймсом пробираемся через узкие коридоры к большому открытому пространству, где по меньшей мере сорок детей лежат рядами на толстых армейских одеялах, расстеленных, чтобы добавить немного уюта твердому бетону. Большинство все еще спят; некоторые сидят, глядя в планшеты, некоторые тихо плачут.

Я насчитываю семерых из них с гипсом на руках и ногах. Многие из этих детей и есть те самые выжившие, которых Джеймс и Григорий нашли после того, как выбрались на поверхность. Шарлотта сидит в углу, положив на колени планшет. Ее лицо худое, глаза запали, и под ними образовались тяжелые мешки. Я киваю ей, и она расплывается в слабой улыбке, которая не достигает ее глаз. Это не просто нехватка еды. Ситуация с детьми огорчает ее – но она бы нигде больше не чувствовала себя лучше, чем с ними.