Суламифь. Фрагменты воспоминаний - Суламифь Мессерер

Здесь, на Западе, меня частенько спрашивают, порой со скорбным выражением лица: «Неужели у вас, мадам Мессерер, только один ребенок?» Развожу в ответ руками. В суете приема или в фойе лондонского концертного зала не объяснить за пять минут, чего стоил мне этот «один ребенок».

Майя Плисецкая и Дмитрий Бегак. Адажио из балета «Спартак» в постановке Игоря Моисеева. 1958 год

А тогда Мишенька рос и радовал. Каюсь, я чуть ли не с пеленок приглядывалась к фигурке сына. Балетным ли родился? Постоянно ловила себя на ощущении, что как бы сижу в отборочной комиссии хореографического училища, рассматривающей кандидатуру мальчика Михаила Левитина-Мессерера. Принимать или не принимать?

Миша развивался пропорциональным. Стройные, выворотные ноги с высоким подъемом, что у мальчиков встречалось нечасто. Гибкая спина. Большой шаг. Высокий легкий прыжок…

Или это материнская иллюзия – желаемое видится действительным?

Когда мальчишек спрашивали в ту пору: «Кем хочешь стать?», они обычно выбирали между пожарником и Чкаловым. Мой сын – нет. Он любил театр, с восхищением смотрел Майю и Николая Фадеечева на сцене, все друзья его были из артистической коммуны Большого.

Наша квартира находилась в доме Большого театра на Тверской, 25, и Миша дружил с детьми многих известных артистов.

В нашем доме жили Кондрашин, Мелик-Пашаев, Небольсин, Гаук, Гилельс, Захаров, Лавровский, Семенова, Плисецкая, Цейтлин, Корень, Щедрин, Покровский, Кнушевицкий, Дулова, Долгополов, Хромченко, Козловский, Лемешев.

Сыну десять лет

Помню, у нас в подъезде – привычная толпа поклонниц Лемешева, жаждущих, после очередного оперного спектакля, преподнести кумиру цветы или записку. Порой они часами ожидали его во дворе под дождем и снегом и в подъезд заходили просушиться. Столько почитательниц не имел никто, хотя они были у всех и всегда. В мои танцевальные годы, конечно, и за мной ходило много поклонниц и поклонников. А также, знаю, масса всевозможных слухов. Некоторые из моих поклонниц стали мне близкими друзьями, например Неля Носова, Муся Мульяш.

У нас в квартире на Тверской. В центре – Гриша

Когда я закончила танцевать, Неля перешла в группу поклонников Плисецкой. Вообще, у Майи их было чуть ли не столько же, сколько у Лемешева. И многие тоже сделались ее друзьями, как и друзьями ее матери Ра и моего брата Александра. Вспоминаю Шуру Ройтберг, отца и сына Головицеров, Юру Пронина. Неля и Юра представляли Майю на похоронах Ра.

Не так давно дошла до меня весть, что Шура Ройтберг оказалась среди жертв взрыва в подземном переходе под площадью Пушкина в Москве, неподалеку от нашего дома на Тверской.

…В 1966 году в том доме № 25 при странных обстоятельствах покончил с собой мой муж Григорий.

История его ухода из жизни по сей день является мне по ночам тяжким, не дающим сомкнуть глаз воспоминанием.

В этой трагедии мне видится парадокс его незаурядной личности. Под маской супермена, рожденного для леденящих кровь трюков, в муже жила беззащитная, ранимая душа человека, который верил людям, умел беззаветно дружить и, наверное, слишком поздно понял, что есть на земле такая гнусная вещь, как предательство.

…У нас с Григорием была хорошая приятельница, врач, а у нее племянник, непутевый такой паренек лет семнадцати, шпана шпаной, из тех, что тучами роились тогда, в голодные 50-е, в московских дворах. У приятельницы, видимо, лопнуло терпение, однажды она пришла к нам и буквально взмолилась:

– Гриша, ну возьми ты моего парня к себе в аттракцион. Подмастерьем, какие-нибудь там гайки подвинчивать. А то затягивает его улица, облепили дружки хуже некуда. Спаси мальчишку, возьми, а?

Муж взял. Отзывчив был на чужую боль Гриша. Доброе сердце…

Через несколько недель юный подмастерье полностью освоился в мире мотоциклетных моторов и колес. Потом получил собственный ключ от нашей квартиры, стал водить нашу машину. Гришу он называл не иначе как «папой».

По сути, молодой человек занял в сердце Григория пустовавшую нишу старшего сына. «Младший» сын, Миша, ходил за «братом» по пятам, не сводя с него восторженных глаз.

Подмастерье вознесся по вертикали и профессионально. Обучил его Григорий, доверил «старшему сыну» управлять аттракционом «Гонки по вертикальной стене».

Так, в мотоциклетном грохоте для мужа, в бесконечных гастролях для меня, промелькнуло лет десять. К сожалению, далеко не сразу мы поняли, что у Гришиного воспитанника появилась «цель», а за похвальным его рвением скрывалась циничная задача: вытеснить Григория и завладеть его цирковым номером.

Во время представления муж попадает в тяжелую аварию. Ничего подобного с ним раньше не случалось. Гриша срывается со стены цилиндра, мотоцикл падает на него, сломаны ребра, осколок ребра давит на сердце. Поклон земной гениальному хирургу, дежурившему в травматологическом отделении московской больницы, куда «скорая» привезла Гришу, – удалось вытащить мужа с того света.

Насколько возможно после таких травм, Гриша оправился, но физически был уже другой человек. Другим он стал и духовно – помрачневшим, замкнувшимся в себе, угнетенным какой-то известной только ему тайной.

Лишь незадолго до своей смерти муж наконец ее мне раскрыл.

– Знаешь, Митунь, – сказал он, – жутко произносить… Язык не поворачивается, но ведь аварию-то… Ее подстроили… Тот, кто монтировал тогда колеса, смонтировал так, чтобы покрышки прижали, прорезали камеры… это установила экспертиза. Случайность тут приходится исключить…

Предательство особенно трудно перенести человеку, не знавшему и не хотевшему знать, что это такое. Мой Григорий не знал.

А узнав на слишком близком примере, предпочел уйти из такого мира?

В результате аварии потеряв дело всей своей жизни, он больше не видел в ней смысла?

Гришу выбросили из созданного им популярного аттракциона, лишив символа его храбрости…

Подмастерье действительно завладел «Гонками по вертикальной стене». Возможно, как часто бывает в таких случаях, судьба его сложилась, говоря по-нынешнему, «без проблем» и ему не снятся кошмары, не приходит в голову, что в смысле человеческой морали он прожил жизнь по вертикали вниз.

Мужа не стало… Было ли это на самом деле самоубийство?