Суламифь. Фрагменты воспоминаний - Суламифь Мессерер

Доподлинно знаю лишь одно: Григорий Левитин оказался человеком куда более сложным и уязвимым, чем бравый мотоциклетный герой, в образе которого ему приходилось существовать. Где-то в подсознании я всегда отдавала себе в этом отчет. Но судьба балетного педагога несла меня тогда вихрем по гастрольным мастер-классам, и в вечном круговороте любимого искусства не хватило ни времени, ни душевных сил, чтобы остановиться. И отдать большую часть себя мужу. Такой помощи, поняла я трагически поздно, он, конечно, ждал. Не суди меня строго, Гриша…

В этой скорбной истории стоят сгорбленные вопросительные знаки. Как согбенные плакальщики у могилы… Среди них я, вдова Суламифь.

* * *

А в конце 60-х я сидела на выпускном экзамене педагога Александра Руденко в хореографическом училище нашего театра, где среди выпускников был мой Миша.

Сын взял фамилию Мессерер, перенял он и «семейную» профессию педагога-балетмейстера.

Танцуя в Большом, он в двадцать два года вдруг заявил: «Иду учиться в ГИТИС. Хочу преподавать».

Только начал танцевать сольные партии, многое еще впереди – и вдруг задумался о профессии педагога-балетмейстера. Не рано ли? Обычно артисты поступали в институт на излете карьеры или уже на пенсии. Не спешит ли мой Миша жить? – тревожилась я.

Уже тогда ему казалось тесно в одной профессии – танцовщика. Миша смотрел вперед. Им двигала убежденность, что педагогические знания – это не жировой запас на старость, а катализатор творчества. Раньше освоишь методику преподавания – раньше постигнешь высоты педагогического мастерства.

А я подталкивала его к компромиссу:

– Пока молодой, постарайся украсть у судьбы пару-другую балетных партий. Потанцуешь – будет опыт, который поможет тебе в педагогике.

Один из самых молодых студентов в истории ГИТИСа, Миша получил диплом педагога-балетмейстера. Его профессора – Евгений Валукин, Раиса Стручкова, Александр Лапаури.

Сыну восемнадцать лет

В Большом Миша больше десяти лет занимался в классе своего дяди Асафа Мессерера. Думаю, что впитал там многое.

Забегу на годы вперед. Как-то, уже в эпоху перестройки, сын организовал в Америке педагогический семинар, куда съехались сотни учеников. Приглашены были преподавать Константин Сергеев, Наталия Дудинская, Асаф Мессерер и я.

Сын к тому времени проработал с ведущими западными труппами немало лет. Одним из первых его пригласил Австралийский балет, где когда-то, кстати говоря, довелось преподавать и Асафу, а после Миши – мне. Весть об успехе там сына быстро разнеслась в балетном мире Запада. Рекой потекли приглашения. Как я радовалась за него!

В третьей части этой книги я пишу о сыне подробнее, но, думаю, само за себя говорит и одно то, что в течение последних двадцати лет Миша приезжал со своими мастер-классами в такие труппы, как Американский балетный театр, балеты парижской Оперы и Монте-Карло, Ла Скала и Флоренции, Берлина и Мюнхена, Штутгарта, Лейпцига, Дюссельдорфа и Будапешта, в Королевские балеты Стокгольма и Копенгагена…

Прибавьте сюда балеты Марселя, туринского театра Реджио, веронского театра Арены, театра Сан-Карло в Неаполе, театра Колон в Буэнос-Айресе… А теперь и российскую балетную Мекку – питерский Мариинский театр.

Несмотря на столь широкую географию, мой сын больше двух десятилетий преподает в Лондоне, в Королевском балете Ковент-Гарден. Причем иногда он умудряется, работая там, давать классы и главному конкуренту этого театра в Британии – труппе Национального английского балета.

…Но я, кажется, опять отвлеклась. Вернемся в Америку, на тот семинар в Чикаго, где преподавал и мой Миша. Асаф впервые увидел тогда его в роли учителя. И надписал ему свою книгу: «Моему племяннику, талантливейшему педагогу…»

Педагогическая династия?

В последние годы мы колесим с Мишей по свету, то сталкиваясь на маршрутах наших педагогических гастролей, то разъезжаясь в противоположные уголки планеты. Иногда мы оказываемся даже в одной и той же труппе. Но чаще нас спасает мобильный телефон.

– Алло, Мишенька, ты в Германии? А я в Швейцарии и снова еду в Америку…

Когда мы пересекаемся на неделю-другую в Лондоне, то не всегда хватает времени, чтобы успеть обсудить творческие идеи, поспорить насчет новых веяний в балете и балетной педагогике.

А новшеств предостаточно. Что ты думаешь, сынок, по поводу моды на растяжки до станка? Прямо с холода балерина садится на шпагат, тянет ноги до предела. Не игра ли с травмой?

Учитель – это всегда ученик.

В 1959 году в моей преподавательской карьере случился крутой поворот. Меня пригласили в министерство культуры в Москве и говорят:

– Товарищ Мессерер, а не хотели бы на острова? На год… в Японию…

Оказалось, в нашем министерстве сочли: Страна восходящего солнца вроде бы созрела для того, чтобы вознести национальный классический балет на новые высоты. Нашелся высокообразованный и энергичный импресарио – г-н Хаяси из города Нагано. Нашелся щедрый спонсор – г-н Китано, между прочим, из того же самого Нагано. Решено создать в Токио Балетную школу имени Чайковского, которая стала бы колыбелью японских балерин и танцовщиков. Дело за педагогами. Обратились к русским, в министерство культуры, а министерство – ко мне и балетмейстеру Большого театра Алексею Варламову. Поедете?

Грандиозность задачи ошеломляла. Быть ли в Японии крупной национальной школе классического танца? Неужто это в какой-то мере зависит сегодня от меня, моего опыта, моей энергии? Судьба бросила мне слишком дерзкий вызов, чтобы его не принять. Я сказала «да».

К тому же Япония конца пятидесятых всех интриговала. Газеты печатали удивительные сообщения из этой, казалось бы, не так давно побежденной нами, Советским Союзом, оглушенной американскими атомными бомбами страны. В Москве постоянно говорилось о том, что самые большие в мире нефтеналивные суда выходят из японских доков, что японцы создают самые миниатюрные радиоприемники, а на самых быстрых компьютерах – они назывались у нас ЭВМ – стоит клеймо «Сделано в Японии». Даже у меня, человека искусства, росло любопытство: что это за островная обитель экономического чуда? Любопытство подогревалось еще и тем, что лет на пятнадцать ранее мне довелось, так сказать, косвенно соприкоснуться с Японией в только-только освобожденной от японской оккупации Маньчжурии.

В ту пору я возглавила группу артистов Большого театра, которая за два месяца дала в маньчжурских городах ни много ни мало пятьдесят пять концертов. Чанчунь, Харбин, Мукден, Далянь, то есть Дальний… Сразу после войны братский китайский народ должен был ощутить нашу солидарность через посредство балета.

В паузах между концертами мы превращались в туристов. Прыгали в Дальнем в трамваи, оснащенные автомобильными рожками, и – даешь экскурсию по городу!