Лучший из худших - Дмитрий Николаевич Дашко

с замедлением времени уже не получится, маны во всём особняке нет, а копить запасы в себе я не умею. Научусь со временем, конечно… если выживу.

Одна радость – «лимонка» упала на редкость неудачно для того, кто бросил, и весьма удачно для меня: она подпрыгнула и быстро покатилась в другую сторону. Соответственно, я рыбкой полетел в противоположном направлении. Тут пригодились качества кузнечика, приобретенные когда-то на полосе препятствий. В общем, громыхнуло, когда я оказался в соседней комнате, спрятавшись за стеной. На моё счастье, перегородки были капитальные, не пенопласт фирмы «Мухин и Ко», так что осколки прошлись по стенам и потолку, но на мою долю ничего не перепало.

Однако желание идти на штурм третьего этажа сыграло вниз на несколько биржевых пунктов, как акции пейджинговых компаний в момент появления операторов мобильной связи. Понимание, что я не трус, но я боюсь, прошло красной строкой по моему сознанию. Но, к счастью, наметившаяся слабина резко сдала назад, после того как пришла следующая мысль: если сейчас сдрейфлю и смоюсь, буду бояться до конца своих дней, то есть в свете происходящих событий ждать придётся недолго.

Закусив удила, я блохой поскакал по ступенькам на следующий этаж. Там, кажется, стали рано праздновать победу, уж больно удивлёнными и вытянувшимися были морды крепкого мускулистого мужичка лет сорока, всего из себя экипированного, как заправский страйкболист, и второго – гораздо старше, в полосатом костюмчике на итальянский манер, с седой шевелюрой и благообразной внешностью крёстного отца мафии.

«Страйкболиста» я вынес первым, а вот старичок меня заинтересовал.

– Гвоздь? – спросил я, наставив на него дымящийся ствол здешнего «Узи».

Тот с достоинством кивнул.

– А я Ланской, которого ты приказал убить. У меня к тебе один вопрос, старый… Скажи, какого … ты, сука старая, ко мне привязался?

Мужчина в костюмчике действительно оказался мужчиной. Вместо того чтобы упасть на колени и броситься к моим ногам, умоляя сохранить ему жизнь, он распрямился во весь невысокий рост и с полупрезрительной ухмылкой произнёс:

– Ты обидел моих людей, Ланской. В нашем мире это карается смертью.

– Спасибо! – кивнул я. – Значит, концепция не изменилась. Прощай, Гвоздь!

– Прежде чем нажать на спусковой крючок, хорошенько подумай! – произнёс он.

– Ненавижу банальщину, но ладно… Назови хотя бы одну причину, по которой я должен оставить тебе жизнь, – шаблонная фраза из кучи просмотренных когда-то боевиков оказалась как никогда к месту.

– Моё убийство тебе не простят! – грозно выпалил Гвоздь.

– И кто, если не секрет? – заинтересовался я. – Огласи весь список, желательно с адресами. Я пройдусь по ним позже, когда будет больше свободного времени.

– За мной стоят такие люди, что на твоём месте я бы сам пустил себе пулю в лоб, – уже не так уверенно заявил собеседник.

– Конкретней, пожалуйста! Я понимаю, что тебе спешить на кладбище не хочется, но у меня ещё куча дел, – попросил я.

– Дурак! – покачал головой он. – Дурак!

Я понял, что кроме ругательств больше от него ничего не услышу. Обидно, конечно, где-то даже досадно, но ладно.

– Значит, нормально говорить не желаем, предпочитаем обзываться. Давай, Гвоздь, давай к своим! Они тебя заждались. – И я нажал на спуск автомата.

Покончив с мафиози, обессиленно присел на корточки. Чуток отдохну, изображу картину подостоверней и пойду вызывать полицию. Авось проканает версия о невинно похищенном, спасавшем свою шкуру от кровожадных бандитов. Хотя, признаюсь, упоминание некоей грозной силы за плечами Гвоздя не сильно прибавило мне оптимизма. Снова захотелось вернуться в уютный полумрак казармы, где все твои проблемы решаешь не ты, а отцы командиры.

Закончилось заседание сенатской комиссии по бюджету, и председатель одной из самых могущественных фракций, после Остермана конечно, Василий Васильевич Голицын находился в добром расположении духа.

Концессия на строительство крупного порта отошла компании, к которой Василий Васильевич имел самое непосредственное отношение. Ну как непосредственное… Официально, конечно, во главе стоял попка – наёмный директор, и ни в одном из документов компании фамилия Голицыных не фигурировала, но кто в курсе, те знали настоящий расклад, включая и то, кто снимает основные сливки.

Все знали, что порт будет построен точно и в срок, и такое положение всех устраивало. Ну а что по бумагам будет потрачено несколько больше, чем на самом деле… Так и тут претензий к Василию Васильевичу не имелось: он воровал не с убытков, а прибылей. И пока что такая ситуация устраивала всех. Возможно, и государя императора, хотя тот порой начинал выказывать признаки некоторого неудовольствия.

Правда, Голицын понимал: до настоящей грозы и туч над головой ещё ой как далеко, а может, их и вовсе не будет. Уберёт его императорское величество фамилию Голицыных от руля – неужто на их место встанут иные? А если и встанут, давно известно, что от честных дураков куда больше вреда для дела.

После такого события было не грех заехать в «Медведь», позволить себе рюмку-другую – от кутежей с цыганами, гитарами и девками Василий Васильевич давно уже устал, предпочитая шумному гулянию спокойные посиделки.

Но тут в кабинете неслышной тенью появился его секретарь с последним чудом техники – новомодным радиотелефоном в руке. И Василий Васильевич, как умудрённый опытом муж, сразу понял: его ждут дурные вести. У него были по-настоящему звериный нюх и интуиция на такое. Они не раз спасали его от тяжёлых последствий. В голове заиграла мрачная мелодия – «та-да-да-там»…

– Кто? – нахмурил брови сенатор.

– Их светлость новгородский губернатор граф Толстой.

Голицын с тоской поднёс к ушам трубку.

– Слушаю…

– Здравствуй, Василий Васильевич. – Между Толстым и Голицыным была давняя дружба и потому они общались между собой по-простому, без чинов.

– И тебе не хворать. Чую, неспроста звонишь, хотя мог бы и почаще. Мы с тобой хорошо если раз в году на ассамблеях встречаемся.

– Дела, Василий Васильевич… Дела наши скорбные. У нас тут пренеприятный конфуз приключился в губернии.

– У тебя губерния с три Франции, – усмехнулся Голицын.

– И то верно. Нет, в самом Новгороде всё как полагается, в образцовом порядке. А вот в Череповце один тебе хорошо знакомый мизерабль Ланской-младший начудил изрядно.

– Что же он такое натворил? – напрягся Василий Васильевич.

Собеседник на том конце трубки затих.

– Говори, не стесняйся, – с нотками раздражения произнёс Голицын.

– В общем, наделал делов шалопай… Я тебе всего сказать не могу, разговор конфиденциальный, но намекнуть могу: убил, понимаешь, паршивец, мещанина Гвоздикова… Ты о нём, наверное, что-то мог слышать.

– Гвоздикова? – сделал вид, что вспоминает, Голицын. – Знаешь, не уверен. Через меня столько людей проходит, всех не упомнишь.

– Ну, тогда хорошо, а то я боялся