«Князья, бояре и дети боярские» - Михаил Бенцианов

В общерусском масштабе новгородские дети боярские были фактически устранены из существовавшей системы управления. До конца 1530-х гг. неизвестны подтвержденные примеры назначения представителей этой корпорации наместниками или волостелями за пределами северо-западных уездов страны[336].

Можно отметить высокую степень преемственности «новгородской элиты». В разрядах фигурировали представители одних и тех же фамилий, передававших воеводский статус внутри своего круга. Существовало сразу несколько воеводских «династий». Несмотря на соответствующее происхождение и родственные связи, многие фамилии местных помещиков были исключены из этого списка: князья Приимковы и Щепины-Ростовские, Тулуповы-Стародубские, Глебовы-Ярославские, Оболенские. Непопадание представителей этих фамилий в начале века в когорту воевод в дальнейшем превратилось в традицию, тормозившую их карьерное продвижение. Полководческие способности, например, князя Ф.Ю. Глазатого Оболенского не вызывали сомнений. Будучи переведенным из Новгорода на московскую службу, в 1554 г. он был одним из воевод «в луговую сторону», а в 1559 г. участвовал в походе в Ливонию. Его брат князь М. Кривонос командовал отрядом в неудачном походе 1536 г. из Рославля на Кричев (без упоминания в разрядах)[337].

Изменения иллюстрируются наблюдениями над судьбами потомков наиболее значимых в служебном отношении лиц из числа новгородских помещиков. «Элитная» прослойка к середине века стала заметно ýже. Пресеклись князья Пужбольские и Мисиновы-Кутузовы. «Потерялись» потомки князя Б. Тебета Уланова[338]. Исчезли из разрядов новгородцы Замыцкие, заметно сдали свои позиции Порховские, сведения о службе которых отсутствуют за середину XVI в. Многие другие фамилии «воевод» в середине века служили по «московским» городам. Наибольших успехов из них добились князья Темкины-Ростовские. Князь Ю.И. Темкин достиг боярского звания. Его сыновья и младший брат Григорий служили в составе корпорации князей Ростовских. Среди князей Оболенских числились братья князья Ф. Глазатый и М.Ю. Кривонос Оболенские. По «московским» городам в это время были записаны и другие новгородские фамилии. Уже говорилось о судьбе князей Приимковых-Ростовских. По Дмитрову, кроме того, служил князь В.Б. Тюфякин Оболенский[339].

Заметно уменьшилось после старицкого мятежа 1537 г. число новгородских Колычевых. По Москве согласно Дворовой тетради служили сыновья Н.И. Немятого, а также Г.И. и Д.В. Пупковы Колычевы. В 1542 г. выкупил у родственников крупную родовую вотчину в Подмосковье Андакан Ф. Тушин.

В изменившихся условиях конца 1530–1550-х гг. при недостатке земли для несения службы служилые люди стремились рационально использовать имеющиеся у них наделы: часть сыновей отправлялась в центральные уезды, остальные получали отцовские поместья в Новгороде. Такая линия поведения была характерна для князя И.И. Сосуна Засекина, Т.И. Заболоцкого, И.И. Аксакова, А.В. и И.В. Квашниных, Овцыных-Владимировых. В конце 1530-х гг. А.А. Квашнин получил поместье в Тверском уезде. Позднее он сделал придворную карьеру, дослужившись до звания окольничего. Поярок (П.И.) Квашнин, сын новгородского помещика (вотчинника), в 1542 г. участвовал в приеме литовских послов. В начале 1540-х гг. он был писцом в Костромском уезде, а в 1547 г. упоминался среди стряпчих. Его сын Иван в Дворовой тетради числился по Клину. Оставили новгородскую службу старшие сыновья И. Сосуна (Черного) Засекина Федор, Данила и Андрей. Позднее к ним присоединился и И.И. Черного Засекин. В середине века все братья были записаны среди князей Ярославских[340].

Из других новгородцев в Тысячной книге и в Дворовой тетради фигурировали И. Ушаков (Переславль), а также Т. и Ф.Т. Заболоцкие (Москва и Переславль)[341].

Новгородские помещики перебирались также на службу к архиепископской кафедре. Владыке Макарию служил А.В. Квашнин (после 1538/39 г.), Пимену – Ляпун Осинин. Платежная книга ладожского наместничества 1555/56 г. упоминает владычных помещиков князя М. Оболенского и К. Волынского[342].

Стоит констатировать значительные масштабы вымывания из Новгородской земли представителей первостатейных аристократических фамилий. Этот процесс, начавшись на рубеже столетий, продолжался и в середине XVI в. «Невнимание» московского правительства к судьбам новгородской корпорации не могло остаться без последствий в годы «вдовствующего царства». Особенно показательным явилось выступление новгородских помещиков во время так называемого старицкого мятежа 1537 г.

После новгородского демарша Андрея Старицкого 30 помещиков, перешедших на его сторону, были повешены. Число подобных перебежчиков могло быть и большим. В это время большая часть новгородцев находилась на службе, под контролем воевод. Передвижение небольшого отряда этого удельного князя вызвало серьезный переполох в Москве. Посланному в Новгород воеводе князю Н.В. Хромому Оболенскому предписывалось, «укрепясь с людьми, да и с намесники, да против князя Андрея, стояти, сколко бог поможет». Участие в мятеже нескольких Колычевых, видных членов местной корпорации, и князя И.С. Львовича Ярославского могло быть вызвано их недовольством своим положением. Открытое неповиновение с их стороны стоит в одном ряду со стремлением многих видных новгородцев поменять место службы[343].

По итогам событий 1537 г. казни подверглись трое Колычевых: Г.И. и В.И. Пупковы, а также А.В. Колычев. Их «измена» связана, видимо, была со службой их родственников (И.Б. Хлызнев, И.И. Умной, П.А. Лошаков) при старицком дворе. Этими лицами не исчерпывается список «мятежа». Среди них, скорее всего, был также Ф.И. Колычев (будущий митрополит Филипп) и ряд других лиц[344]. Видно стремление новгородцев заручиться поддержкой влиятельных однородцев. Позднее по тому же сценарию поддержали князя С.В. Ростовского во время его неудавшегося побега в Литву его родственники из числа новгородских помещиков («такие же палоумы» князья Н.С., И. и Н.Б. Лобановы, В.В. Волк Приимков).