Умышленное обаяние - Ирина Кисельгоф

Да зачем мне это?! Я – врач, моя профессия помогать. Разве этого не достаточно? Она сказала «мама» не мне, медсестру это не смутило, а меня напугало. Что нормально? Заставить ребенка помнить и страдать? Или что?..

Да зачем мне это?! Выбросить мысли к чертовой матери! Я вязну в них, как в синтетическом клее, забивая голову не моей жизнью. Она сказала «мама» не мне. Мне повезло – моя совесть чиста. Не я приручила. И хватит на этом!

* * *

Зазвонил телефон, я вздрогнула. Теперь всегда так. Звонок – сердце падает вниз. Я жду и не жду звонка, но тревога не отпускает, как бы я ни хотела вернуть все назад. Я слышу звонок, мое нутро противно дрожит, не ожидая ничего хорошего. Тревога начинается в горле и валится сухим звуком камня, падающего в развалину гор. У меня всегда было так. Сейчас это стало более очевидным. Меня точит тоска. Ничего не хочу. Мне все равно. Свыклась с мыслью, что он уедет, но к другому уже не смогу. Я не тоскую по тому, что было. И ничего не жду. Мне видится впереди заиндевевшее поле, мне по нему идти.

Я посмотрела на дисплей, звонила Рита. Да пошел он к черту!

– Куда пропала?

– Никуда.

– Я решила вытащить тебя. Хватит сидеть дома.

– Вытаскивай. – Я тоже хочу вытащить себя. Рита вовремя подвернулась под руку.

– В нашем кафе?

– Нет. Давай на какой-нибудь летней площадке.

– О’кей. Есть веранда с видом на горы. Недалеко от меня.

– Пойдет.

Мне пришлось ехать с пересадками, хотя это все равно. Меня завернуло в каменный мешок, в котором когда-то морили до смерти японских военнопленных. Теперь в черном, душном мешке без окон и дверей появилась смена – я. Не гляжу по сторонам, смотрю внутрь себя. Там черным-черно. И так выходит само собой.

– Я даже предположить не могла, что история со Стасом так на тебя подействует. Думала, для тебя это так… – Рита пожала плечами, – между прочим. Я ошиблась?

– Ошиблась.

Я глядела в бокал минеральной воды. Если его наклонить, можно увидеть сквозь стекло небо, деревья и горы; сквозь воду – тоже, но только как их отражение. Но самое странное, отражение обратно во всех отношениях – вверх-вниз, вправо-влево. Так необычно, никогда не замечала. В бокале реальность сложилась восьмеркой, упавшей набок. Действительность и ее отображение в моем воображении. Изображение прошлого и будущего в один момент. Или мне это кажется?

– Кофе?

– Нет!

– Ты же жить без него не можешь? – удивилась Рита.

– Жарко, – я провела ладонью по лбу, стирая пот.

Меня тошнит даже от слова «кофе». Запах я просто не вынесу. Я усмехнулась. Жить не могу! Это так начинается?

– Да что с тобой? Так переживаешь? – Рита заглянула мне в лицо, я отвернулась.

– Раньше мне было даже жаль Стаса, – Рита вдруг засмеялась. – Теперь тебя. Не слишком?

– Меня это не волнует.

– А что волнует? – насмешливо спросила Рита.

– Ничего. Твоя личная жизнь тоже, – усмехнулась я. – Никогда.

– Ну-ну… – Ритины глаза тренькнули льдом о край бокала. Как и тогда, в первый день знакомства. – Что поделать. Я любопытна. Может, потому что я женщина?

– Может.

– А ты кто? – укусила она.

– Ответь сама, – засмеялась я.

– Это нетрудно, – Рита отвернулась к горам. – Красиво.

– Да.

Неправдоподобно красиво. Так не бывает. Над лазоревыми горами стая лососевых облаков. Их бока золотятся солнцем, как чешуя, вокруг горы застыли морской волной. И никого. Даже серфера. Подходит к моему настроению. Мой взгляд скользит по гребню горной волны. Я думаю о Патрике Суэйзи, которого милосердный названный друг отправил умирать. Он умер свободным, но умер. Так лучше?

– Прости, – вяло сказала я. – У меня не то настроение.

– Не прощаю, – засмеялась Рита, глядя поверх моей головы.

Зря мы встретились. Ни к чему. Я взяла сумку и ушла не прощаясь. Зачем?

Киану Ривз похож на него, я на Патрика Суэйзи – нисколько.

– Приезжай, – отрывисто сказала она. – Есть любопытная работа.

– Какая? – скучно спросил я.

– Увидишь.

В ее тоне чувствовался подвох, и внутренний голос сказал – нельзя. Могут быть проблемки, мы их давно уже выучили. Или Майра – тот самый Мюнхгаузен, который вытащит меня из болота? Я изучил свое настроение, оно велело двигать куда угодно, лишь бы подальше от напоминаний об импотенции мозга. Вокзал, который никуда не ведет, – слишком для моего скудного воображения. Не стоит напрягаться из-за того, что может случиться. Нелишний импульс никогда не помешает.

Дом Майры встретил меня монументальными скульптурами из ракушечника. Они сверлили мне спину пустыми глазницами, пока я поднимался по пандусу. Я посмеялся. Нет ничего нелепее домов для богемы, но они придают кварталу колорит. Если смотреть в сумерках с набережной – нервного впечатлит. Эдакий остров Пасхи, забытый в центре современного города.

Майра встретила меня на пороге, рукав ее белого балахона продуманно свалился с плеча. Воленс-ноленс я залюбовался. Слишком хорош был красно-коричневый агат в лучах заходящего солнца. Она заметила мой взгляд, и глаза ее стали мягче. Вот и хорошо! Не будем ссориться. Все по-прежнему. Все довольны. Каждый имеет свое.

– Где она?

– Выпьем?

– Валяй, – я пожал плечами.

Черная пантера переместилась к импровизированной барной стойке, и я поневоле снова залюбовался. Грациозная, но величественная красота в параллельных полосах тени от жалюзи. Пантера в клетке. Впечатляет! Кровать расстелена, на ней свежие простыни. Неплохо! Я засмеялся. Не зря же я сюда ехал.

– Чему смеешься? – Зрачковый занавес бесшумно поднялся, черная радужка ощерилась клыками. Вау!

– Ты потрясающе выглядишь. – Я пригубил из фужера. Настоящий французский коньяк. Тоже неплохо.

– А ты – хреново! Работа не идет? – усмехнулась она.

Ведьма! Я обозлился. Мне напомнили то, о чем я хотел забыть хотя бы на время. Ведьма!

– Давай закуску, – обрезал я. – Показывай. Что там у тебя?

Она наклонилась, балахон подался вперед вместе с ней, обрисовав крепкое тело степной одалиски. У меня защекотало низ живота. Красивые ягодицы – седло для меня.

– Смотри, – она отошла в сторону, открыв иллюстрацию разделочного стенда для подставной фотографии.

Тело обнаженной женщины без головы, рук и ног. На ней металлический пояс целомудрия и прорези для двух пар мужских рук – выше и ниже груди. Ее тело сладострастно изогнуто, рядом с ней никого. Но главное – цвет. У меня засосало под ложечкой. Венера утробного цвета болота. Я почувствовал знакомый запах ирисов, и меня затошнило.