Иоганн Кабал, детектив - Джонатан Л. Говард

Но не леди Нинука.

– Но ведь какие-то вещи вы можете мне объяснить, – обратилась она к Кабалу. – Ваши методы, стратегию, при помощи которой вы докопаетесь до истины.

Кабалу польстила мысль леди Нинуки о том, что он применяет в расследовании стратегию, учитывая, что единственным серьезным доказательством была травма, нанесенная убийце во время покушения. Если бы настоящие полицейские полагались на подобные методы, немногие из них получали бы пенсию.

– Леди, вы преувеличиваете мои способности. Я не детектив – я лишь инструмент правительства, который пытается хоть каким-то образом помочь капитану установить истину.

– Разве ты не видишь, Орфилия, что он не желает говорить об этом? Ну же! Давайте побеседуем о чем-нибудь более приятном.

Пронзительные восклицания мисс Амберслей начинали действовать Кабалу на нервы. Будь он самим собой, непременно заявил бы об этом, но Герхард Майсснер – или, по крайней мере, его версия Герхарда Майсснера – был более терпеливым человеком. На секунду истинная сущность Иоганна Кабала промелькнула на лице, но он тут же усилием воли взял себя в руки.

Судя по всему, Нинука разделяла его мнение, потому как в следующий момент она сказала:

– О, ради Бога, мисс Амберслей! Неужели вы не видите, что каждый раз, когда бедняга пытается что-то сказать, вы заявляете, что мы не желаем этого слышать? Естественно, он будет молчать. Это просто проявление вежливости!

Мисс Амберслей на миг лишилась дара речи. Но только на миг.

– Хорошо! – бросила она. – Тогда я никогда!

Что, вполне вероятно, было правдой.

Мисс Амберслей встала и краткими фразами, пытаясь подавить эмоции, заявила:

– Вижу, мое общество не ценят. Прошу извинить. Я удаляюсь. Герр Майсснер.

Кабал тоже поднялся на ноги, кивнул и пробормотал что-то, довольно точно изобразив сконфуженного человека. Мисс Амберслей повернулась к Нинуке:

– Моя леди.

Затем, подобно шхуне на всех парусах, она быстро пересекла салон и в одиночестве устроилась на другом его конце.

Кабал снова занял свое место.

– Право, это еще более неловко, – обратился он к леди Нинуке. – Я думал, она совсем удалится, но она сидит там и наблюдает за нами.

Леди Нинука не удостоила компаньонку даже взглядом и откинулась на стуле.

– У нее нет выбора. Она не просто путешествует вместе со мной – она меня сопровождает. Отец нанял мисс Амберслей, чтобы она за мной следила. – Леди Нинука взглянула на Кабала поверх чашки и сделала глоток. – Она добросовестно относится к своему делу.

Внезапно Кабал сообразил, что леди Нинуку интересовал не столько ход расследования, сколько сам следователь. Ощущение при этом было такое, словно он последним в театре понял шутку.

Бисквит во рту превратился в золу. Только очередных сложностей ему в жизни не хватало – она и так уже вся состояла исключительно из них. Вдобавок к некромантии, путешествию под чужим именем, таинственному исчезновению, покушению на убийство и миркарвианскому графу, который охотился за его головой, теперь еще одна миркарвианская светлость жаждала заполучить другую, а то и несколько частей его тела.

Или, быть может, он ошибался? Кабал знал, что вполне презентабелен, но его тщеславие никогда не основывалось на внешности. Да и прежде он не замечал, чтобы женщины при виде него обмирали. Возможно, леди Нинука была одной из тех странных личностей, которые испытывают нездоровое удовольствие, чувство искупления, когда речь заходит о преступлениях и смерти. Может, она посещала публичные казни, пока он пытался дать взятку и заполучить свежий труп для дальнейших экспериментов. Эта мысль принесла ему облегчение. То, что леди Нинука могла просто испытывать извращенное удовольствие, слушая рассказы о жестоких преступлениях и страшных смертях, а не влюбилась в него, вселял уверенность. Хоть на одну проблему меньше, за что Кабал был чрезвычайно благодарен судьбе.

Со своей стороны, леди Нинука разочаровалась, когда глаза герра Майсснера округлились, стоило ей довольно непрозрачно намекнуть, – так, что даже чурбан сообразил бы; но затем он расслабился, и она поняла, что они пришли к взаимопониманию. Леди Нинука не совсем представляла, чем именно он ее привлекал: внешне он был недурен, даже необычен. Возможно, все дело было в его глазах – серо-голубых, интеллигентных. За ними читался серьезный, пусть и инертный ум, размышлявший о чем бы там ни размышляли госслужащие. Но он нарушил все ожидания, когда посреди ночи отправился исследовать корабль, на него напали и он сумел успешно себя защитить. За фасадом герра Майсснера скрывалось куда больше, и леди Орфилия Нинука собиралась вскрыть его, как устрицу, и обнаружить, что лежит внутри.

Вот так, прочертив линии на совершенно различных полях боевых действий, они продолжили беседу.

– Правда, что прошлой ночью вас пытались убить? – спросила она, глаза ее были широко раскрыты в ожидании.

Кабал мысленно скривился. Вероятно, не стоило надеяться, что хотя бы некоторые факты останутся нераскрытыми, особенно после большой суматохи, которую устроили утром. И все же он не терял надежды.

– Кто вам сказал?

– На борту корабля с несколькими пассажирами? Вот если бы я не узнала, тогда это было бы чудо. Так все правда?

– Да, – признал Кабал, чувствуя, что дальнейшие попытки выкрутиться бесполезны, да и ниже его достоинства; поэтому он пересказал историю, умолчав лишь о ране на запястье нападавшего.

Леди Нинука ловила каждое слово, и Кабал истолковал ее реакцию, как жажду чего-то зловещего. Поначалу. Однако по мере того, как история близилась к завершению, он вдруг осознал, что единственным человеком (за исключением капитана Штена, поскольку для него это входило в обязанности), который проявил столь пристальный интерес к его маленькому происшествию, был Кэкон. В тот раз Кабал мгновенно заподозрил в раздражающем маленьком человечке тайного агента. Тогда что мешало ему заподозрить в том же Орфилию Нинуку? Ничего. Ни пол, ни титул не противоречили теории. Правда, у него имелись лишь неявные причины считать Кэкона агентом. Было ли разумно подозревать и Нинуку, или его постепенно начинала охватывать паранойя?

Среди некромантов паранойя – издержки профессии. Когда за вами гоняется весь мир, приходится придумывать тьму ничем не обоснованных страхов. Некроманты уже на раннем этапе своей карьеры (если им вообще удается выжить в самом-самом начале) обнаруживают, что на угрозы, какими бы призрачными и туманными они ни казались, необходимо реагировать. Что заведомо непрактично там, где много людей, ибо каждый человек, приближающийся к некроманту ближе, чем на милю, может желать ему вреда. Поэтому некроманты уезжают из больших и маленьких городов, даже из деревень, и селятся на голых горных вершинах, или занимают хтонические подземные убежища. Или, как в случае Кабала, милый трехэтажный таунхаус, который особыми методами – о них мы не будем распространяться на этих страницах – был перенесен из респектабельного пригородного района на покрытый травой холм в милях от других жилищ, да так, что ни сад, ни задний дворик не пострадали. Там Кабал вдали от любопытных глаз с удовольствием ставил эксперименты, на которые косо взглянул бы даже Виктор Франкенштейн. Как же он мечтал оказаться сейчас дома, сидеть у открытого камина, вытянув ноги, пить чай и читать «Принципы некромантии». Его очень расстраивало, что сейчас он занимался совсем другим, ну, за исключением чая. Еще его огорчало, что взращенная до умеренности паранойя теперь оказалась столь чувствительной, что ею практически невозможно было пользоваться.