Двадцать - Ульяна Соболева

осунувшаяся, бледная, оттого глаза еще ярче кажутся, еще больше. Такие чистые, прозрачные и губы ее полные манят. Она их облизывает и меня всего колотить начинает.

Я шагнул вперед и силой придавил ее к себе. От тоски, от голода по ней, от адской несправедливости меня буквально оглушило возбуждением. И ее запах, он свел меня с ума, ворвался мне в поры кожи, впитался в них и запульсировал в венах.

- Я не виноват! – рыкнул на нее и схватив за талию впечатал в стену лифта, нашел кнопку «стоп». – Не виноват, понимаешь? Не виноват! Только в одном… в том что хочу тебя, люблю тебя, дурею от тебя!

- Ты что делаешь?

Шепчет, пытается вырваться, но я давлю ее к себе, глажу жадно, целую. Не могу даже помыслить, чтобы выпустить из объятий.

- Скучал по тебе, Лена, тосковал как больной на голову…не могу без тебя. Подыхаю.

- Ты же женишься…

- Нет….не женюсь…не женюсь. Ленаа…

Развернул ее спиной к себе, притягивая за волосы назад, обхватывая рукой за талию и впиваясь губами в ее шею. Не сопротивляется, как будто течет в моих руках, тает, как воск. Когда прижался возбужденным членом к ее ягодицам из глаз искры посыпались. Мое желание граничило с адской яростью, с какой-то дикой одержимостью. Мне хотелось пометить ее, мне хотелось оставить на ней свои следы. Адская ревность к ее мужу не прошла даже с его смертью. Казалось, что любит его из-за него такая бледная, такая прозрачная. От горя по нему и мне сама мысль об этом невыносимая.

- С ума сошел…, - шепчет и я накрываю ее губы своими, впиваюсь в них с дикой силой, жру их, кусаю, мну своими губами, потираясь членом о ее ягодицы. Да, сошел. Окончательно слетел с катушек. В тот день, когда ее увидел просто ослеп. Перед моими глазами только она, в моих мыслях только она, в моем сердце только она. И я ненавистен сам себе, я бешусь от этой слабости, я готов разодрать сам себе глотку лишь вот так не сходить с ума по женщине.

- Не могу без тебя больше…не могу, Ленаа…черт, мать твою, не могу! Хочу тебя… я адски тебя хочу. Слышишь? Хочу!

Из пересохшего горла рвется вопль, мне кажется, я сейчас блядь зарыдаю, так бешено я ее желаю. Прямо здесь, прямо сейчас. На обломках своей гордости, на осколках ее недоверия, на чужой ненависти, неприятии и нетерпимости. Я корчился так словно мне заехали по яйцам. Я взмок, все мое тело покрылось капельками пота. Я весь дрожал от бешеной похоти. Задирая ее юбку вверх к ней на поясницу, обнажая задницу, сдвигая трусики в бок.

Где-то в нескольких пролетах от нас барабанили в двери лифта, но мне было насрать пусть они все взорвутся к дьяволу. Пусть пешком идут по хер.

Вошел в нее сразу двумя пальцами и закатил глаза от изнеможения, ощущая влажную эластичную плоть, выдернул их, расстегнул ширинку и рывков вошел на всю длину членом под ее тихий всхлип, удерживая за волосы, наклоняя к себе, чтобы накрыть губы своими губами и ворваться в рот языком, биться в нем в сумасшедшем танце, в унисон первым толчкам. В адском наслаждении дрожит подбородок, из горла рвутся дикие стоны и похоть граничит с болью.

Подхватил ее под живот, наклоняя вперед, делая сильные, глубокие толчки и матерясь от сумасшедшего наслаждения оказаться внутри ее тела, чувствуя шелковистость влагалища каждой вздувшейся веной, налитой до предела головкой. Какая на хер нежность. У меня к ней дикость, озверение, страсть адская. Я забыл о нежности и не помнил, что это такое вообще.

Я остервенело трахал ее в лифте с задранной на спину юбкой, сдвинутыми трусами и погружал пальцы ей в рот, а сам кусал ее за шею и рычал от удовольствия. Трахал как в последний раз. Чувствовал, как она кончает сдавливая меня спазмами оргазма и выдаивает из меня такой же сумасшедший, адский экстаз от которого у меня рвется горло и я хриплю, мотая головой, изливаясь в ее тело бьющей фонтаном спермой. Моя ладонь на ее груди, давит сосок сквозь материю платья, вторая рука у нее во рту, она кусает мои пальцы пока я кончаю в нее бесконечно долго.

Какого-то хера лифт дергается и едет. Я застегиваю ширинку, она одергивает платье, и я не удерживаюсь и снова целую ее в губы.

- Моя, Ленааа, - шепчу нагло, не спрашивая.

Вот-вот откроется дверь, а я не могу оторваться от ее рта и она впилась в мои волосы дрожащими руками. Льнет ко мне. Горячая, взмокшая, как и я. Кажется такая же сумасшедшая и меня это сводит с ума еще больше чем осознание что у нас только что был бешеный секс в лифте.

Двери неожиданно разъезжаются…

- Мама! – это скорее бешеный визг, чем крик. Это невыносимое визжание, от которого у меня закладывает уши, и я оборачиваюсь. Вижу молодую девчонку с какой-то собачонкой в руках. Ее глаза расширены, она открывает рот и орет. Просто дико, надрывно орет. От этого ора, кажется, лопнут барабанные перепонки.

- Мамаааааа! – на беспрерывной ноте. Потом вдруг разворачивается и куда-то бежит. Лена вслед за ней. И я вдруг понимаю, что это и есть ее дочь. Охренеть. Просто охренеть! Как не в тему!

- Лера! Лерочка! Все не так…ты не понимаешь! Лера… я объясню! Лерааа!

- Это выыыыы! – орет девка, выпучивая глаза, - Это вы его убили! Ты и…он! Твой любовник! Вы его убили! Выыыы! Выыыы!

***

В отличии от шантажистки Анечки моя дочь не молчала. Она сдала меня с потрохами. Рассказала о том, что у меня был роман с Женей следователю. Лера такой человек резкий, решительный. На эмоциях все сразу делает. В этом очень на Артема похожа. Для меня гораздо большим шоком было то, что она о нас узнала. Обо мне и Жене. Как будто я в грязи вывалялась, словно теперь права на нее даже посмотреть не имею. Я для нее тварь последняя. Жить мне теперь тоже негде.

Пришлось снять однокомнатную квартиру на окраине города, но на сколько мне хватит денег я не знаю. Все ушло на адвоката. Все сбережения, которые отдал человек Артема. Потому что как оказалось мой дом теперь мне не принадлежит. Ничего теперь не принадлежит.

Все обернулось как-то мгновенно вверх дном, как будто вся моя жизнь вдруг вывернулась наизнанку. Снова