Семь дней - Деон Мейер

— Понимаю…

— У вас есть дети?

— Двое.

— Да. Тогда вы меня поймете.

— Она объяснила, почему так счастлива?

— В общем, нет. Да я и не спрашивала… Ханнеке всегда, с самого детства, была довольно замкнутой. Но из ее намеков я поняла, что на работе у нее все хорошо. Кроме того, она предвкушала переезд на новую квартиру… — Помолчав, Марна добавила: — Мне кажется, она радовалась своей свободе.

— Радовалась, что больше ни с кем не связана серьезными отношениями?

— Да, пожалуй.

— А Эган Рох утверждает, что до разрыва между ними все было хорошо.

— Вот именно! Просто Ханнеке еще не была готова к важному шагу. Она очень усердно трудилась, и поэтому у нее почти не оставалось времени на личную жизнь. Поймите, капитан, Ханнеке поставила для себя очень высокую планку. У нее были цели. Мечты. Мне кажется, она хотела сначала сделать карьеру, а уже потом думать о замужестве.

— Когда она приезжала к вам на Рождество, она что-нибудь говорила об Эгане Рохе?

— Ей было приятно, что они расстались друзьями. За несколько недель до Рождества она виделась с ним — привезла ему его вещи. Она сказала мне: хорошо вот так расставаться. Сохранять нормальные отношения.

— И больше ничего?

— Нет, ничего… Почему вы спрашиваете? — внезапно встревожилась Марна.

— Понимаете, нам важно ничего не упустить, ни одной мелочи.

— Эган славный. Нам он очень нравился.

— Ханнеке рассказывала о работе?

— Работа была ее жизнью. Иногда она ни о чем другом и не говорила.

— Она что-нибудь рассказывала о крупной сделке, в подготовке которой она принимала участие?

— Да. Правда, я не все понимала. Но Ханнеке уверяла, что работа ей очень нравится. У нее есть возможность знакомиться с очень интересными людьми. Она сказала, что ей хочется специализироваться в этой области. И что она хочет… Жаль, что я не слушала ее внимательнее… Все было очень сложным, она старалась объяснить, но я все равно не понимала… Она считала, что у сделок по программе… в общем, у сделок с чернокожими большое будущее. Она очень переживала из-за предложения, которое собиралась сделать своему руководству. Она говорила, что непременно доведет сделку до подписания, а потом, наверное, начнет работать самостоятельно, откроет собственное дело. Это я хорошо запомнила, потому что посоветовала ей не откусывать кусок, который она не в состоянии проглотить. Ведь у нее такая хорошая работа. Ханнеке ответила, что вначале обязательно посоветуется со своим начальством.

— Вы не знаете, с каким предложением она собиралась пойти к руководству?

— Подробностей я не помню. По-моему, она собиралась… Не знаю. Она сказала: «Мама, речь идет об астрономических суммах, которые позволят нам преуспевать».

— Вы не в курсе, о каких очень интересных людях она говорила?

— Она только и обмолвилась, что знакомится с очень интересными людьми. Я запомнила ее слова, потому что Ханнеке не часто так хвалила кого-то. Гораздо чаще критиковала. Потому что сама была очень умной, и ей нелегко было мириться с дураками…

Гриссел ждал, что мать Ханнеке Слут скажет что-то еще, но та молчала.

— Скажите, мадам, ваша дочь была очень набожной?

Марна немного помолчала, а потом спросила:

— Это из-за религиозного экстремиста?

— Да.

— Нет, Ханнеке совсем не была набожной.

— Значит, она не принадлежала ни к одной церкви?

Марна Слут понизила голос:

— Нет. Ее отец раньше частенько обвинял в своих профессиональных и личных неудачах высшие силы. Ханнеке терпеть не могла этой его привычки. У нее был девиз: ты сама отвечаешь за свою судьбу.

Грисселу требовалось некоторое время, чтобы все усвоить. Уж так у него были устроены мозги. Анна часто говорила, что его голова похожа на стиральную машину: он запихивал в нее грязное белье, включал стирку, а когда наступало нужное время, в дело вступало его знаменитое чутье. Он открывал дверцу и доставал свежую, чистую версию.

Ханнеке Слут собиралась обратиться к начальству с каким-то предложением. Она хотела начать собственное дело, работать самостоятельно. Потому что речь шла о крупных суммах денег, «которые позволят им преуспевать». А что за «интересные люди»? Кого она имела в виду? Политиков? Коммунистов? Что-то другое? Ну и сделка — он в ней ни ч… ничего не смыслит. Самое лучшее — передать все Скелету.

Дверь распахнулась, и к нему в кабинет заглянул взволнованный Купидон:

— Бондарь никак не может быть убийцей! Полный тупик! Только что звонила стюардесса. Эган-Веган 18-го болтал с ней весь рейс, а потом назначил ей свидание. Они собирались вместе поужинать в Кейптауне 20-го, но он все отменил: позвонил ей и сказал, что только что потерял близкого человека.

Гриссела удивило, что Купидон почти не расстроен. Все объяснили следующие слова:

— Слышал бы ты, старина, как говорят эти француженки! Ах, какой у них акцент — чувственность в каждом слове. А губки как будто напрашиваются на французский поцелуй. Даниэлла Фурнье… — Он постарался произнести имя с французским акцентом, как будто ничего красивее в жизни не слышал.

— Спасибо, Вон, — улыбнулся Гриссел.

— И все-таки наш Эган еще может оказаться снайпером. Ничего, капитан Купидон во всем разберется. Вуаля! — Купидон развернулся и чуть не врезался в Мбали, которая торопилась к Грисселу с документом в руке. Он поспешил объяснить: — Мбали, «вуаля» — это по-французски, а не ругательство.

— Займись лучше делом, — посоветовала ему Мбали и закрыла за собой дверь кабинета Гриссела. Она села и передала ему документ. — Его новое послание в газеты…

Он прочел:

«[email protected]

От: 28 февраля, понедельник, 1330

Кому: [email protected] Кас.: Притч., 21: 15

Полициейские обзывают меня экстремистом.

Разве я экстремист?

Притч., 17: 23: „Нечестивый берет подарок из пазухи, чтобы извратить пути правосудия“.

Притч., 21: 15: „Соблюдение правосудия — радость для праведника и страх для делающих зло“.

Наша страна погрязла в коррупции. Убийцы разгуливают на свободе. А праведников уничтожают. Мой девиз: „Extremis malis extrema remedia“.[8]

Вы убедитесь в том, что только экстремист свершит правосудие. ЮАПС известно, кто убийцы Ханнеке Слут. Я знаю это доподлинно. Теперь страх будет для них, пока они не исполнят свой долг».

— Вы были правы, — сказала Мбали. — Он по-прежнему не заикается ни о каком коммунисте. Только намекает на коррупцию…