Роза Марена - Стивен Кинг

Примерно в четверть пятого к киоску «ПОМОЩЬПУТЕШЕСТВЕННИКАМ» подбежала плачущая женщина. Она сообщила Тамперу, чтоприехала автобусом «Грейхаунд» из Нью-Йорка, и пока спала, кто-то вытащил изсумочки кошелек. Последовал длительный обмен сопливыми репликами, женщинауменьшила запас салфеток Тампера наполовину, и в конце концов он нашел для неедешевый отель, который согласился взять ее на пару ночей без предварительнойоплаты, пока муж не пришлет деньги.

«На месте вашего мужа, леди, я привез бы деньги лично, —подумал Норман, все еще делая маятниковые движения позади будки. — И еще привезбы пинок в зад за то, что вы позволили себе совершить такую глупость».

Во время телефонного разговора с отелем Тампер представился,назвавшись Питером Слоуиком. Для Нормана этого оказалось достаточно. Когдаеврейчик принялся объяснять растяпе, как добраться до отеля, Норман отошел откиоска к общественным телефонам, где, как ни странно, обнаружил двасправочника, которые не сожгли, не разорвали и не украли. Он мог бы получитьвсю необходимую информацию позже, днем, позвонив в свое полицейское управление,но предпочел поступить по-иному. Как знать, каким образом обернутся события считающим «Правду» еврейчиком. Телефонные звонки могут стать опасными, ониотносятся к тем фактам, которые, случается, позже приобретают неприятно важноезначение. К тому же всю нужную информацию Норман получил из справочника. Втолстой книге городских абонентов он обнаружи всего трех Слоуиков. Лишь один изних носил имя Питер. Дэниеле переписал адрес Тамперштайна, вышел из зданиявокзала и направился к стоянке такси. Водитель первой машины оказался белым—повезло, — и Норман спросил его, остался ли в городе отель, где человек можетполучить номер за наличные и не слушать топот тараканьих бегов, начинающихсясразу после того, как гаснет свет. Водитель задумался на минутку, потом кивнулголовой:

— «Уайтстоун». Хороший, недорогой, наличные принимают,лишних вопросов не задают. Норман открыл дверцу такси и сел на заднее сиденье.

— Поехали, — сказал он.

2

Робби Леффертс, как и обещал, был там, когда в понедельникутром Рози последовала за сногсшибательной рыжеволосой ассистенткой с моднымидлинными ногами, которая привела ее в студию звукозаписи «Тейл Энджин», и онразговаривал с ней так же мило, как и на уличном перекрестке, когда уговаривалпрочесть вслух несколько отрывков из купленной им книги. Рода Саймоне,приближающаяся к сорокалетнему рубежу женщина, режиссер Рози, тоже вела себямило, но… режиссер? Если вдуматься, такое странное слово рядом с РозиМакклендон, которая даже не пыталась принять участие в театральных постановкахв старших классах школы. И Куртис Гамильтон, звукоинженер, был мил, хотяпоначалу приборы занимали его гораздо больше и он наградил Рози лишь короткимрассеянным рукопожатием. Рози присоединилась к Робби и миссис Саймоне, чтобывыпить чашечку кофе перед тем, как (по выражению Робби) поднять паруса, и ейдаже удалось выпить ее без эксцессов, не пролив ни единой капли. И все же,войдя через двойную дверь в маленькую кабинку со стеклянными стенами, онаощутила приступ такой ошеломляющей паники, что едва не выронила пачкуотпечатанных на ксероксе листов, которые ей вручила Рода. Ощущения походили нато, что она испытала, заметив приближающуюся к ней по Уэстморлэнд-стрит краснуюмашину и приняв ее за новую «сентру» Нормана.

Она увидела направленные на нее через стекло взгляды — дажесерьезный молодой Куртис Гамильтон смотрел на нее, — и их лица показались ейискаженными и расплывчатыми, словно она видела их не через стекло, а черезтолщу воды. «Вот такими кажемся мы, люди, золотым рыбкам, когда те подплывают кстенкам аквариума, чтобы взглянуть на нас, — подумала она, и тут же вдогонку:

— Я не справлюсь. Господи, отчего я вдруг решила, чтосмогу?»

Радался громкий щелчок, заставивший ее вздрогнуть.

— Миссис Макклендон? — зазвучал голос инженера звукозаписи.— Не могли бы вы присесть перед микрофоном, чтобы я настроил уровень?

Она сомневалась. Она сомневалась даже в своей способностидвигаться. Ее ноги приросли к полу, Рози, словно окаменев, глядела на микрофон,тянущийся к ней, похожий на голову опасной фантастической металлической змеи.Даже если она заставит себя пересечь кабину и сесть перед микрофоном, вряд лииз ее горла вырвется хоть один звук, кроме сухого слабого писка.

В этот момент перед глазами Рози рухнула вся мысленнопостроенная картина будущей жизни — она мелькнула в ее воображении с кошмарнойскоростью железнодорожного экспресса. Рози представила, как ее выгоняют измаленькой уютной комнаты, в которой она прожила всего четыре дня, потому что ейнечем за нее платить, представила, как натыкается на холодный приемобитательниц «Дочерей и сестер», даже самой Анны.

«Не могу же я снова взять вас на старое место! — услышалаона голос Анны. — В „Дочерях и сестрах“, как вам прекрасно известно, постояннопоявляются новые женщины, и я, естественно, в первую очередь буду заботиться оних. До чего же вы глупы, Рози! Откуда взялась у вас мысль, что вы способныстать артисткой, даже на таком примитивном уровне?» Она представила, как ейотказывают в месте официантки в пригородных кофейнях, — не из-за внешнего вида,а из-за ощущения, от нее исходящего, ощущения поражения, позора инеоправдавшихся ожиданий.

— Рози? — К ней обратился Робби Леффертс. — Присядьте,пожалуйста, перед микрофоном и скажите несколько слов, чтобы Курт настроилаппаратуру.

Он не понимает, ни он, ни другой мужчина не понимают, а вотРода Саймоне… по крайней мере, она догадывается. Рода достала торчавший вволосах карандаш и принялась рисовать на листке блокнота какие-то каракули.Впрочем, она не смотрела на лежащий перед ней лист; она смотрела на Рози, и ееброви сосредоточенно нахмурились.

Неожиданно, словно утопающая, хватающаяся за любойподвернувшийся под руку предмет, который способен поддержать ее на поверхностинесколько лишних секунд, Рози подумала о картине. Она повесила ее в том самомместе, которое предложила Анна, в жилой зоне рядом с единственным окном комнаты— там даже имелся вбитый в стену крючок, оставшийся от прежнего жильца. Местооказалось просто идеальным, особенно в вечернее время; можно немногополюбоваться из окна заходящим солнцем, заливающим лучами темную зеленьБрайант-парка, затем посмотреть на картину, потом снова на парк. Они прекрасносочетались и дополняли друг друга, окно и картина,

картина и окно. Она не понимала, в чем секрет, ночувствовала это всей душой. Если, однако, она потеряет комнату, картинупридется снять…

«Нет, — сказала она себе, — она должна остаться на месте.Она должна остаться там!»

Последняя мысль помогла ей найти силы, чтобы хотя бысдвинуться с места. Она медленно пересекла стеклянную кабинку, приблизилась кстолу, положила листки (увеличенные фотокопии страниц книги, изданной впятьдесят первом году) перед собой и села. Она села, но ей показалось, что онасвалилась на стул, словно кто-то выдернул фиксирующие шпильки из ее колен.