Лев Яшин. Вратарь моей мечты - Валерий Жмак

По дороге домой Яшин немного оттаял, в основном за разговором с супругой и в расспросах о детях. Ведь совсем недавно родилась вторая дочка Елена, которую он с любовью называл Аленкой.

– Ну как наши девчонки? – интересовался он.

– Все хорошо, – прижималась Валя щекой к его плечу. – Иришка уже самостоятельная – постоянно читает, помогает мне с младшей.

– С кем они сейчас?

– Лида вызвалась с ними посидеть.

– А Володька?

– Он снова в командировке…

Приехав домой, супруги поднялись по лестнице. Тихонько войдя в квартиру, Яшин оставил чемодан в коридоре, разулся и на цыпочках подошел к спальне. Заглянув в приоткрытую дверь, улыбнулся. Иришка спала в своей кроватке, а Лида прилегла на кровать с младшей Аленкой.

Подошедшая сзади Валентина обняла его.

– Не буди, пусть спят, – прошептала она. – Пойдем ужинать. Я кашу сварила – как ты любишь.

Включать верхний свет они не стали. В зале горел торшер, а на кухне – настенное бра. Супруга поставила в вазу привезенные Львом цветы, достала из шкафчика тарелку…

Яшин снял пиджак.

– Что-то неохота, Валь, есть.

Намереваясь повесить костюм, он подошел к шкафу. Но в этот момент сбоку, нарушив тишину, что-то сильно грохнуло. Это с жутким звоном разбилось оконное стекло, а на стол, уронив вазу с цветами, упал большой булыжник, прилетевший с улицы.

Из спальни тотчас выскочила Лида и послышался детский плач.

Схватив камень, Яшин бросился к входной двери, в несколько прыжков преодолел лестничные марши…

Во дворе горело два фонаря и… никого не было. Лишь в подворотне мелькнули чьи-то тени и донесся топот убегавших людей.

Постояв у подъезда, Лев в сердцах отбросил булыжник, побрел домой…

В квартире, стараясь не шуметь, Валентина с Лидой собирали с пола осколки разбитого стекла. Детей они успокоили, дыру в окне заткнули подушкой. При появлении мужа, Валя на миг прервалась и с тревогой посмотрела на него.

– Не волнуйся, не догнал я их, – ответил он на немой вопрос. – Как девчонки?

– Уснули, – шепотом ответила супруга.

Пройдя на кухню, Яшин уселся за стол, поправил скатерть…

Воссоединившись с семьей, он почувствовал, что на душе становится легче, обидное поражение в последней игре уходило на второй план. А тут прилетело новое напоминание от «доброжелателей». Внутри все клокотало от возмущения, ладони дрожали. Но выпускать это наружу он не хотел.

Придвинув к себе тарелку, Лев Иванович с нарочитым спокойствием принялся есть кашу. Лида решила не мешать супругам и собиралась в прихожей домой. Валя села напротив мужа и тоже попыталась сделать вид, будто ничего плохого не происходит.

Но… не вышло. Эмоции взяли верх – уронив голову на руки, она заплакала.

Встав, Яшин подошел, обнял ее за плечи.

– Ну-ну-ну, брось… Вставим стекло – делов-то…

Резко качнув головой, Валентина порывисто поднялась, вынула из шкафчика газету и положила на стол перед мужем.

– Там… На четвертой полосе…

Лев развернул газету и среди спортивных новостей прочитал крупный броский заголовок: «В поражении сборной виноват Яшин».

Пробежав статью, он вздохнул:

– Ну что ж… все правильно.

– Не смей так говорить! – негромко, но эмоционально возразила жена.

– Почему? Это же правда.

– Все равно! Даже если ты и виноват – так нельзя! Никто игры не видел, а говорят и пишут, словно сидели на трибуне в первом ряду!

– Да пусть говорят, – тяжело поднялся Лев Иванович.

– Что значит, «пусть говорят»?! Почему всю вину за поражение сваливают на тебя?!

– Не знаю, – вздохнул он. – Ладно, Валь, поздно уже. Пойдем проводим Лиду и будем укладываться спать…

* * *

По улицам вечерней Москвы сквозь моросящий дождь ехала черная «Волга». На заднем диване служебного автомобиля удобно устроился Василий Григорьевич Мишурин из Управления международных спортивных связей Комитета по физической культуре. Рядом сидел Гавриил Дмитриевич Качалин.

От самого аэропорта ехали молча, каждый думал о своем. Наговориться и поспорить они успели в салоне самолета, пока команда и делегация возвращалась на Родину.

Наконец Мишурин прервал молчание.

– Гавриил Дмитриевич, я и сам прекрасно понимаю, что виноват не один Яшин, – поморщившись, сказал он. – Но… и вы поймите: отвечать за такое, как говорится… должен кто-то… персонально.

Качалин вздохнул:

– Я понимаю, что в поражении виновата вся команда. И я как тренер – в первую очередь.

– Все – это никто, Гавриил Дмитриевич. Да и зачем нам всю команду хоронить? Впереди чемпионат Европы… У нас молодая талантливая команда. А Яшин… он все равно свое уже отыграл.

– Яшин, Василий Григорьевич, и есть команда. Саша, – тронул Качалин водителя за плечо, – останови здесь на углу – я приехал.

«Волга» подвернула к тротуару вблизи пустого перекрестка. Подхватив плащ и портфель, старший тренер сборной покинул салон, даже не попрощавшись с чиновником.

Авто умчалось по освещенной фонарями улице. Качалин сделал несколько шагов в сторону дома, затем остановился и в мрачной задумчивости сел на мраморный парапет.

По-прежнему моросил мелкий дождь, а он сидел и, покусывая губы, размышлял о дальнейшей судьбе Льва Яшина…

* * *

Моросивший всю ночь дождь закончился. Слой серых облаков приподнялся, стал реже; изредка сквозь них проглядывало солнце.

Утром Лев Иванович спустился по лестнице и вышел из подъезда во двор. Пенсионеры, как всегда, ни свет ни заря оккупировали лавочки вокруг самодельного стола и стучали по нему костяшками домино.

Проходя мимо, Яшин привычно поздоровался. Однако старики встретили его неодобрительными взглядами и не ответили на приветствие. А дворник Михалыч и вовсе презрительно сплюнул вслед.

Голкипер подошел к своей машине и в недоумении остановился.

Все колеса были спущены, а на лобовом стекле красовалась свежая надпись: «Яшин – дырка!»

Вздохнув, Лев Иванович направился к ближайшей автобусной остановке…

* * *

На кухне в квартире Яшиных работало радио. В зале со своим нехитрым инструментом копошился пожилой стекольщик, меняя в окне разбитое накануне вечером стекло.

– Ну вот, на сегодня, кажется, все, – сняв очки и собрав свою сумку, доложил он хозяйке.

– Что значит «на сегодня»? – протягивая ему купюру, спросила она. – Я думала, вы все закончили.

– Именно на сегодня, – повторил он. – А обо всем, как говорят в Одессе, не может быть и речи. Я так полагаю, дамочка, что это только начало…