Идут по Красной площади солдаты группы "Центр". Победа или смерть - Максим Шейко

Огромное скопище людей и животных, запрудив мост, создало жуткую пробку. Страх, переходящий в безумие, гнал людей на мост в самую середину невообразимой мешанины предметов и тел. В образовавшейся бурлящей массе создалась чудовищная давка, только усилившая возникшую панику. Люди, казалось, утратившие остатки разума, напирали на передние ряды, стремясь во что бы то ни стало продвинуться еще хоть немного по вожделенному пути к спасению. Крики людей, мычание, ржание и блеяние животных, вопли затаптываемых, которым не повезло утратить равновесие и оказаться под ногами безжалостной толпы, дополняли картину хаоса и безысходности.

И вот прямо в середину этого столпотворения, не снижая скорости, врубились «тройки»[35]второй роты. Единый вздох ужаса, вырвавшийся разом из тысяч глоток, достиг даже ушей Ганса, заглушив грохот выстрелов и рев работающих двигателей. Толпа, словно гигантское живое существо, получившее смертельную рану, издала этот полукрик– полустон и рванулась вперед в отчаянной попытке избежать неумолимо надвигающейся лязгающей смерти. Но вырваться из образовавшейся ловушки было практически невозможно.

Танки, непрерывно стреляя из пулеметов и давя все на своем пути, ворвались на мост. Люди, успевшие добраться до понтонов, посыпались в воду. Тех, кто не успел или не сумел этого сделать, безжалостно наматывали на гусеницы. Наблюдая этот кровавый марш, Ганс даже мимоходом пожалел… танкистов – ох и намаются парни, отчищая свою технику! А чистить придется, иначе по такой жаре весь этот фарш протухнет за пару часов, и тогда к танкам можно будет подойти разве что в противогазе. Йохан, впервые оказавшийся на фронте после окончания школы связи, в которую он попал прямо с институтской скамьи, видимо, рассуждал менее прагматично. От вида кровавой каши, в которую на его глазах превращались сотни людей, парень впал в натуральную прострацию. Оторвавшийся от бинокля Нойнер, с ходу оценив состояние подчиненного, тут же отвесил ему полноценный подзатыльник. Голова радиста мотнулась, как у куклы, ощутимо приложившись лбом о бортовую броню БТРа, но, несмотря на это, избранный метод лечения оказался верным, тут же дав позитивный результат – Йохан задышал чаще, остекленевший взгляд вновь принял осмысленное выражение, а бледные, как простыня, щеки постепенно стали приобретать привычный телесный оттенок.

– Соберись, солдат.

Радист судорожно сглотнул подступивший к горлу ком.

– Jawohl, гауптштурмфюрер! Больше не повторится.

Ганс, склонив голову набок, с интересом наблюдал за подчиненным: стошнит или не стошнит? Не стошнило. Видимо, все же расстояние помогло – до переправы все еще было довольно далеко, хотя БТР Нойнера и продвинулся вслед за атакующими танками и пехотой поближе к месту разыгравшейся бойни. «Если бы взглянул на свежее месиво вблизи – точно б наизнанку вывернуло». Сделав этот злорадный вывод и удостоверившись, что радист пришел в норму, Ганс вернулся к наблюдению за происходящим.

Все вроде шло замечательно: саперы наскоро осматривали захваченный мост, танкисты второй роты, прорвавшись на восточный берег, старательно утюжили позиции зенитчиков, одна из пехотных рот уже занимала плацдарм, по рации проскочило сообщение от гаубичного дивизиона о том, что они уже развернулись на позиции за холмами и готовы поддержать кампфгруппу огнем… Для полного счастья не хватало только люфтваффе, и тут-то оно как раз и появилось – эскадрилья «штук», завывая, пикировала на переправу со стороны солнца.

Какое чувство заставило Ганса при виде отвесно падающих самолетов прямо с места подпрыгнуть вверх метра на полтора и перелететь через борт движущегося бронетранспортера, он и сам бы не смог объяснить. Но тем не менее, увидав выходящие из пике самолеты и летящие вниз бомбы, уже отделившиеся от фюзеляжей, Нойнер стрелой взмыл в небо, прямо навстречу пикирующей смерти. А спустя мгновение, длившееся целую вечность, стена раскаленного воздуха, прочного, как бетон, все-таки настигла продолжающего парить над полем боя Ганса, заставив его резко поменять траекторию полета.

Через пару минут, когда дружественный налет закончился, Нойнер рискнул приподнять голову и оглядеться. Он лежал там же, где и упал – на жесткой земле, среди изломанных зарослей засохшего репейника. Фуражка исчезла без следа, камуфляжная рубаха была порядком изодрана и густо облеплена репяхами, морда расцарапана, а шкура на левом предплечье располосована до самых мышц об обломок толстого одеревеневшего стебля в процессе приземления. Метрах в десяти валялся перевернутый и искореженный БТР, похоронивший под своими обломками останки радиста и мехвода.

Помотав головой, чтобы вытряхнуть засевшую в ушах пустоту, Ганс принялся осматриваться более детально, стремясь оценить масштаб потерь и разрушений, а на испачканных губах сама собой заиграла торжествующая улыбка – смерть в последний момент опять обошла его стороной, лишь обдав на прощанье могильным холодком.

* * *

Едва очухавшись от последствий бомбежки, Ганс первым делом перевязал порванную руку, наскоро выковыряв из раны засевшие там щепки, затем отодрал от одежды большую часть репях (до каких смог дотянуться), после чего предпринял попытку (безуспешную) отыскать пропавшую без вести фуражку. За этим нужным занятием его и застали подоспевшие подчиненные. Быстрый опрос, вкупе с осмотром поля боя, выявил, что набедокурили люфты знатно: помимо «KiTi», превращенной в груду искореженного лома, была разнесена на куски еще и одна из «куниц» второго взвода (причем командирская!) вместе со всем экипажем. Так что теперь от взвода осталась только одна машина. Кроме того, досталось и ротному тылу – сгорел один из грузовиков со снабжением. Шофер, правда, успел выпрыгнуть. Пехотинцам тоже перепало – погибло около десятка человек, и вдвое больше было ранено или контужено. Парк техники панцергренадерского батальона Баума сократился на один бронетранспортер, перевернутый близким разрывом бомбы. Только танкисты, вытянувшие на себе основную часть боя на переправе, не пострадали от авианалета. Их потери так и ограничились двумя сожженными и парой подбитых танков. Еще одному разорвало гусеницу противотанковой гранатой, но эта неприятность была исправлена силами экипажа в течение получаса.

Осознание того, что от налета чересчур невнимательных и излишне старательных коллег из люфтваффе его рота понесла больше потерь, чем за все предыдущие бои с начала кампании, отнюдь не прибавило Гансу настроения. Видимо, это отчетливо читалось на его лице, так как офицер связи люфтваффе, находившийся при штабе кампфгруппы, при его приближении сделал озабоченное лицо и как-то бочком отодвинулся за спину Баума, продолжая оттуда коситься на Нойнера с явным подозрением. Сам Баум уставился на Ганса с нескрываемым удивлением:

– У тебя что, бомбы от головы отскакивают? Я уж тебя в потери списал, когда твою жестянку сплющенную кверху гусеницами рассмотрел!

– Значит, долго жить буду. Если, конечно, летунам нашим больше в прицел не попаду. – С этими словами Ганс окатил гауптмана из ВВС таким взглядом, что тот поспешил отступить еще на два шага.