Последние дни Помпеи - Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

более мятежное и бурное направление. Ничто так не распаляет любовь, как тревоги ревности. Тогда любовь вспыхивает ярким неудержимым пламенем, она забывает всякую мягкость, перестает быть нежной, она получает силу, свирепость ненависти.

Арбак решил не терять времени на благополучные, но опасные приготовления: он желал положить непреодолимую преграду между собою и соперниками. Он решил овладеть Ионой, хотя в его теперешней любви, так давно взлелеянной надеждами, более чистыми, нежели плотская страсть, простое обладание не могло удовлетворить его. Он желал завладеть сердцем, душой, не менее, нежели красотой Ионы. Но он думал, что раз он отделит ее смелым преступлением от всего человечества, раз он будет связан с Ионой такими узами, какие не могут изгладить из памяти, – она поневоле сосредоточит все свои помыслы на нем одном, а затем, с помощью искусства, он довершит свою победу. Таким образом, по примеру римлян и сабинянок, власть, достигнутая насилием, будет укреплена более мягкими средствами. Эту решительность еще более утвердила в нем его вера в пророчества звезд: давно уже они предвещали ему, что в нынешнем году, и даже в нынешний месяц, какое-то страшное бедствие будет угрожать его жизни. И вот, чуя близкую беду, он решил, подобно восточному монарху, собрать на своем погребальном костре все то, что дорого его сердцу. Словом, если суждено ему умереть, то он, по крайней мере, хотел пожить всласть и достигнуть обладания Ионой.

IX. Что стало с Ионой в доме Арбака. – Первый признак гнева грозного врага

Когда Иона входила в обширные сени египтянина, в душу ее закрался такой же ужас, какой почувствовал ее брат при входе в этот дом. Ей, так же как и ему, почудилось что-то зловещее и предостерегающее в мрачных, безмолвных лицах этих страшных фивских чудовищ, величественных, бесстрастных, черты которых так хорошо были переданы мрамором.

Высокий раб-эфиоп молча осклабился, впуская ее, и пошел вперед. Едва дошла она до середины сеней, как сам Арбак вышел ей навстречу в праздничных одеждах, сверкавших драгоценными каменьями. Хотя на дворе было еще совсем светло, но в доме, согласно обычаю богачей, царствовал искусственный полумрак. Благовонные лампы бросали неподвижный свет на мозаичные полы и потолки, украшенные слоновой костью.

– Прекрасная Иона, – сказал Арбак, нагибаясь, чтобы коснуться ее руки, – своим появлением ты затмила свет дневной, очи твои озаряют мои залы своим сиянием, твое дыхание наполняет их ароматом…

– Ты не должен говорить мне подобных речей, – молвила Иона, улыбаясь, – ты забываешь, что твоя мудрость достаточно просветила мой ум и научила меня относиться равнодушно к этим пустым похвалам. Ведь ты сам научил меня презирать лесть, неужели ты хочешь, чтобы твоя ученица забыла твои уроки?

В манерах и словах Ионы было что-то такое прямодушное и очаровательное, что египтянин еще более влюбился в нее и готов был повторить свой проступок. Однако он отвечал в легком, веселом тоне и поспешил перевести разговор на другие предметы.

Он повел ее по разным комнатам дома, и Ионе, привыкшей к изящной, миниатюрной элегантности кампанских городов, показалось, что здесь сосредоточены все сокровища мира.

Картины несравнимой художественной работы украшали стены. Лампы освещали статуи из лучшего периода Греции. Шкафы, наполненные драгоценностями (каждый шкаф сам по себе был художественной драгоценностью), заполняли промежутки между колоннами. Всюду сверкало золото и каменья. Иона и Арбак то оставались одни в этих комнатах, то проходили между рядов безмолвных рабов, которые преклоняли колена, когда она приближалась, подносили ей в дар браслеты, цепи и дорогие каменья. Но египтянин тщетно старался заставить Иону принять их.

– Я часто слышала, что ты богат, – говорила она, дивясь всей этой роскоши, – но мне и не снилось, что так велико твое богатство!

– Я желал бы слить все свои сокровища в одну корону, чтобы надевать ее на твое белоснежное чело!

– Увы! Такая тяжесть раздавила бы меня, я была бы второй Тарпеей, – смеясь, возразила Иона.

– Ты не должна презирать богатства, Иона! Кто не богат тот не знает всего, что может дать жизнь… Золото – это величайший волшебник на свете, оно осуществляет наши мечты, оно дает нам власть богов, в обладании им заключается величие и сила, это самый могущественный и вместе с тем послушнейший из наших рабов.

Лукавый Арбак старался ослепить молодую неаполитанку своими сокровищами и своим красноречием. Ему хотелось пробудить в ней желание быть обладательницей всего, что она видела. Он надеялся, что она в мыслях смешивает владельца с его богатством и что прелесть его роскоши отразится и на нем самом. Между тем Иона втайне чувствовала неловкость от этих любезностей, так мало ему свойственных. С тонким тактом, которым обладают одни женщины, она старалась отражать его стрелы, смеялась над комплиментами или вышучивала их так, чтобы пропадал их смысл. Нет ничего милее этого способа защиты, – точно чары африканского волшебника, который одним перышком берется изменить направление ветров.

Египтянин был опьянен и очарован ее грацией, даже более, чем красотой: он с трудом сдерживал свои чувства. Увы! Перышко имело власть только над летними ветерками и должно было сделаться игрушкой бури.

Вдруг, в то время как они стояли в одной из зал, обвешанной драпировками из белой материи с серебром, египтянин ударил в ладоши и, как по волшебству, перед ними поднялся роскошно сервированный стол. У ног Ионы появилось кресло, похожее на трон с пунцовым балдахином. В тот же момент из-за занавесей раздалась невидимая, дивная музыка.

Арбак поместился у ног Ионы, и дети, прекрасные, как амуры, прислуживали за банкетом.

Пир окончился, музыка перешла в еще более тихую мелодию, и Арбак обратился к своей прекрасной гостье:

– Скажи мне, дорогая воспитанница, не желала ли ты когда-нибудь, в этом мрачном, неверном свете, откинуть завесу будущего и взглянуть на тени своей грядущей судьбы? Ведь не у одного прошлого есть призраки, каждое грядущее событие имеет свой призрак. Свою тень. Когда настанет час, тень оживает, облекается в телесную оболочку и вступает в мир. Так в стране загробной есть два неосязаемых, духовных полчища – вещи, которые уже миновали, и те, которые еще будут. Если благодаря нашей мудрости нам удается проникнуть в эту область, тогда мы видим и то и другое Мы познаем, как познал я, не только тайны мертвых, но и судьбы живых.

– И ты это узнал? Неужели наука может проникнуть так далеко?

– Хочешь испытать мои познания, Иона, и увидеть свою собственную судьбу? Это драма, более поразительная, чем драма Эсхила, и я приготовил ее для тебя, если ты хочешь видеть, как тени исполняют свою роль.