Старые письма - Даниэла Стил

По дороге домой Анна с Николаем также обсуждали эту тему, ион с неохотой признал, что его все сильнее тревожит положение дел вгосударстве.

– Похоже, проблема намного сложнее, чем мы полагали досих пор, – говорил доктор с озабоченной миной. – И его величествоведет себя наивно, не делая попыток ее разрешить.

А может, царю просто было не до того? Ведь война давнопоглощала всю его волю и силы. По сравнению с разгромом войск в Польше иГалиции и колоссальными людскими потерями бунты в Москве могли показатьсямелкими, недостойными внимания неприятностями…

– И все же, по-моему, революция – это ужслишком, – неуверенно возражала Анна. – У меня просто в голове неукладывается, что такое может случиться в России. И во что это выльется?

– Кто знает? Возможно, не случится ничего особенного.Или вообще до революции так и не дойдет. Недовольные одиночки, готовые поднятьшум, у нас никогда не переводились. Они могут спалить десяток усадеб,разграбить господские дома и конюшни, потешиться своей безнаказанностью и сновавернуться туда, откуда пришли. Вряд ли это будет иметь серьезные последствия.Россия слишком могучая и большая империя, чтобы сдвинуть ее с места целиком.Хотя наша жизнь на какое-то время может довольно сильно осложниться, а дляимператора и его близких стать попросту опасной. Но к счастью, их есть комузащитить.

– Если что-то произойдет, – сказала Анна, покаНиколай помогал ей снять бальное платье, – пожалуйста, будьосторожен! – Ведь она понимала, какая опасность будет грозить лейб-медикузаодно с царской семьей.

– Ну, с этой проблемой мы справимся, – отвечалдоктор и снова напомнил ей о переезде в Вермонт. Он обещал не поднимать этотвопрос до Рождества и честно сдержал свое слово. Хотя сам не прекращал строитьпланы на будущую жизнь в Америке и посвящал им еще больше времени, чем прежде,в сентябре, во время их последнего спора. Николай вполне сжился с мыслью обэмиграции и все еще надеялся убедить Анну в целесообразности такого шага.

– Каким образом? – спросила она с нарочитойнебрежностью, вынимая из ушей сережки. Николай преподнес ей эти сережки наРождество, и Анна несказанно обрадовалась подарку. Крупные жемчужины вобрамлении более мелких рубинов были очень ей к лицу.

– Вермонт, – терпеливо напомнил Николай. – ВАмерике революцией и не пахнет. И угроза войны не стоит у них на пороге. Анна,мы могли бы быть там счастливы, и ты отлично это знаешь.

Но она без конца изобретала способы уйти от решительногоразговора. Как бы ей ни хотелось жить вместе с Николаем, Анне постоянноказалось, что она пока не готова оставить балет – да и вообще решиться на стольтяжелый и даже жестокий шаг. Она готова была смириться с нынешним положениемдел и просто подождать: а вдруг его жена все же передумает и даст развод?

– Может быть, когда-нибудь потом, – смущеннопромолвила Анна.

Ей искренне хотелось стать достаточно отважной, чтобыпоследовать за ним на край света, но в то же время она не могла себепредставить жизнь на чужбине, вдали от всего, что она знала и любила. Ее содинаковой силой тянуло в совершенно противоположные стороны. На одном полюсе –мадам Маркова и ее жизнь ради искусства, а на другом – Николай и мечты об ихновой жизни. Жизнь рядом с любимым человеком на новой земле – и балет, ставшийглавным делом, главным долгом в ее жизни.

– Ведь ты же обещала, что мы все обсудим наРождество, – грустно напомнил Николай.

В его душу постепенно закрадывался страх, что им так и неудастся ничего изменить и они будут маяться по-прежнему – разве что его жена неумрет в одночасье, или даст ему развод, или он получит невиданное наследство,что выглядело в равной степени невероятно. Здесь, в России, Анна была обреченаоставаться всего лишь его любовницей, и они смогут проводить вместе не большепары недель в году, если она не прекратит танцевать. Но даже и тогда он не всостоянии дать ей кров – и оба это понимали. Вермонт был и остался единственнойнадеждой на то, что им удастся быть вместе и вести достойную жизнь. Однакосвязанные с этим неизбежные жертвы все еще казались Анне чрезмерными и непозволяли решиться на отъезд.

– На днях снова начнутся репетиции… – нерешительнопромолвила она.

– И тогда ты опять будешь танцевать круглые сутки, итак до самого лета… А там наступит новый сезон… и тебе опять предложат роль в«Лебедином озере»… И так до следующего Рождества! Пока мы не состаримся, атогда уж будет все равно. – Николай не спускал с нее любящего, умоляющеговзгляда. – Если мы останемся тут, нам никогда не быть вместе!

– Николай, я не могу просто все бросить исбежать, – ласково возразила Анна. Она любила его не меньше, а может, ибольше, чем он ее, но слишком хорошо представляла себе ту цену, что требовалосьзаплатить ради счастья вдвоем. – Пойми, я очень многим обязана этим людям.

– А еще большим, любимая, ты обязана себе! Да и мне,если уж на то пошло! Они не станут заботиться о тебе, когда ты постареешь ибольше не сможешь танцевать. Ты никому не будешь нужна. Мадам Марковой к томувремени не будет на свете. Мы должны переехать туда – ради самих себя!

– Я перееду, – пообещала Анна от всего сердца.

Сгорая от нетерпения, Николай не стал ждать, пока она сниметсвое роскошное нижнее белье, а подхватил на руки и понес на постель.

Ту самую постель, где они впервые познали близость,по-прежнему приносившую им ни с чем не сравнимое счастье. Да, их жизнь былапохожа на сказку, и то недолгое время, что они проводили вместе, невозможнобыло сравнить ни с чем, что знал прежде Николай или о чем мечтала Анна.

– А вдруг ты возьмешь и разлюбишь меня однажды, –сонно пробормотала она спустя какое-то время, немного остыв от приступа страстии уютно свернувшись у него под боком, – если мы все время будем торчатьдруг у друга под носом.

– Об этом можешь не тревожиться, – с улыбкойзаверил Николай и чмокнул ее в плечо. Ее тело всегда вызывало в немблагоговейный восторг. – Я никогда не разлюблю тебя, Анна. Не бойся уехатьсо мной, – добавил он шепотом, и Анна слабо кивнула в полудреме.

– Я поеду, – прошептала она.

– Только не тяни с этим, любовь моя, – напомнилдоктор. Его не на шутку пугало то, что творилось вокруг. Он хотел бы покинутьРоссию до того, как случится нечто непоправимое. А такое стало вполневозможным, хотя все еще казалось невероятным.

Об угрозе революции заговаривали даже самые высшиесановники, несмотря на упрямое нежелание императора это признать. Но оченьмногие люди из окружения Преображенского тревожились не меньше его. Ему нехотелось пугать Анну раньше времени, однако нужно было увезти ее подальшеотсюда. Увезти прежде, чем разразится буря и будет слишком поздно. В то жевремя Николай не решался высказать ей все свои страхи. Ведь она так далека отповседневной жизни, так погружена в балет, что может счесть его предупреждениясмешными. Ее совершенно не интересовал мир за стенами балетной школы, а он, ксожалению, с каждым днем становился все более угрожающим.