Возвращение на Арвиндж - Александр Гергель

Часам к трем, когда вертолетной паре пришла пора возвращаться на файзабадский аэродром, в «аэролавке» не осталось практически ничего. Только несколько ящиков обычной сгущенки не привлекли внимания покупателей. Собственно, дело было не во внимании, а в полном отсутствии денег на покупку – потрачено было все подчистую. Потом, правда, выяснилось, что Коля вместе со своим земляком Володькой уже успели заначить на дембель некоторую сумму «афошек», полученную от продажи нескольких литров соляры. Истратив все чеки, два земляка быстро поменяли у местных мальцов-перекупщиков, торговавших под стеной Крепости мелочевкой, дембельскую заначку на чеки «Внешпосылторга» (на которые шел расчет в магазине) и прикупили втихаря две коробки сгущенки.

А через несколько дней, когда воспоминания о «сладкой жизни» ушли в далекое прошлое, Коля пригласил своих друзей на обед. Заныкавшись в машинном парке, мы кипятили на маленьком костерке в стакане от десятилитрового термоса молоко, разведенное из пары банок сгущенки, и варили молочный суп с макаронами. Признаться честно, таких замечательных супов мне не доводилось пробовать ни до, ни после армии. Недели две мы собирались в парке, готовили свое нехитрое блюдо и жадно выхлебывали горячую сладкую бурду, нахваливая сообразительность двух земляков-механиков.

Никто не высказал мысли вслух, но я уверен, что многие в душе удивлялись Колиной расточительности – мог загнать эти банки на базаре и хорошо заработать или самому лакомиться сгущенкой целый месяц. Но Коля не был крохобором, он не мог не поделиться с друзьями добытой жратвой, сигаретами и прочими мелочами, незаметными в гражданской жизни, но столь ценимыми в жизни армейской. И всегда он делал это с некоторой напускной небрежностью, мол, мелочь, да о чем разговор! Только однажды, уже под дембель, он позволил себе высказать накопившееся за два года. Кто-то из наших машинально, по привычке, попросил у него что-то – пачку сигарет или коробок спичек – даже не отдавая себе отчета, что мог бы и сам заслать молодого к каптерщику за необходимой вещью. Демонстративно вздохнув, Коля громко проговорил:

– Два года я только и слышу: «Коля, дай, Коля, дай!» Хоть бы раз кто сказал: «Коля, на! Коля, бери!»

Это был крик души. Столько горечи и грусти было в его словах и тоне, что мне стало стыдно за себя и друзей.

Естественно, все это не значит, что Коля был святым. Так же, как все старослужащие, он гонял молодых. Без излишней жестокости и изощренности, но жестко и прямолинейно вдалбливал в тупые головы азы службы, учил поровну делить между собой работу, выбивал желание «зашланговать», спрятавшись за чужую спину. Если ловил на этом, раздавал затрещины и тумаки без разбора, не уделяя внимания никаким отмазкам.

Как-то раз, вернувшись в кубрик, я застал там необычное оживление. Оказалось, Коля «лечил» молодого механика-водителя. Позже выяснилось, что несчастный парень был застигнут старшим механиком за любимым занятием всех колпаков – сном. В то время, как весь его призыв занимался работами на технике, этот хитрец свесился в двигательный отсек бээмпэшки, будто бы выкручивая какую-то важную деталь, и забылся таким крепким сном, что не услышал подошедшего Колю. Бедолаге не помогли извечные машинальные оправдания: «Я не спал» – резко разбуженного колпака, вечером в кубрике проводилась экзекуция.

Коля с трехлитровой банкой воды сидел на нижней койке в дембельском углу, а «залетчик», надев бронежилет, ложился на пол под первой в колпацком углу койкой и быстро полз под койками через весь кубрик. Совершив этот бросок, он выскакивал в конце кубрика прямо между Колиными ногами, а тот, шипя, как змей, лил ему на голову воду из банки, после чего сообщал зрителям:

– Перегрев двигателя!

Эта операция под названием «Ночное вождение» была повторена трижды.

Ни тогда, ни сейчас, двадцать пять лет спустя, я не считаю, что Коля был жесток. Молодых нужно было учить, необходимо было выбивать из них слабость, чтобы в любой момент были готовы к любым действиям, несмотря на голод, холод, недосып и прочее. Мы были на войне, где многое зависит от действий окружающих тебя людей. И нельзя оправдать их бездействие недостатком еды или сна. А что касается унижения личности – видел я издевательства и посильнее Колиного «вождения»!

Но больше всего для меня раскрылась Колина душа за месяц до отправки домой. В тот день я валялся в кубрике, дожидаясь нашего дембельского обеда – банки тушенки, луковицы и полбуханки хлеба на пятерых. В кубрике было тихо, молодой народ разбрелся по работам и постам, наши болтались по своим делам – у земляков в разных подразделениях батальона, а может, еще где, не знаю. Факт в том, что я был один и лежал на верхней койке, коротая время до обеда мечтами о дембеле. В очередной раз задремывая, я услышал вдали звуки некой суеты, но не слишком тревожные, не требующие немедленной реакции. Строго соблюдая дембельский принцип: «Не спеши, не суетись, не дергайся, пока не дана „тревога“, я не проявил к шуму интереса. В свое время узнаю, если случилось что-то важное.

Через некоторое время я услышал, как в кубрик кто-то вошел. Судя по звуку шагов, это был кто-то из дембелей, которых всегда легко узнать по походке, по неспешному шагу с пришаркиванием. Вошедший действительно проследовал в наш угол и тяжело скрипнул сеткой, повалившись на соседнюю нижнюю койку. Меня он, видимо, не заметил или не стал тревожить, подумав, что я сплю. Я тоже не проявил интереса. Пришел человек, лег вздремнуть перед обедом, какое мне дело. Да и разговаривать было лениво. Однако через некоторое время донесшиеся снизу звуки заставили меня встрепенуться. Я не верил своим ушам: там отчетливо слышались всхлипывания и шмыганье носом под легкое поскрипывание койки. Там явно плакали! Осторожно повернувшись на бок и свесив голову, я посмотрел вниз. Коля лежал ничком, немного наискось, разбросав в стороны ноги и даже не сбросив обувь. Плечи его периодически вздрагивали. Все еще не веря, что вижу плачущим своего друга, я тихо и вопросительно позвал:

– Коля?

Ответа не последовало, только всхлипывания усилились. Это настолько ошарашило, что с верхнего яруса я буквально катапультировался.

– Что случилось, Шеф? Что с тобой?

Присев в головах койки, я потряс его плечо.

– А, это ты, – проговорил он, всхлипывая, повернув ко мне красное и мокрое от слез лицо.

Плачущий дембель – это серьезно. Да кто ж его обидит так, чтобы довести до слез? Должно случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы из глаз солдата, оттрубившего в Афгане два года, потекли слезы. Собственно, вариантов может быть только два: дома случилась беда или погиб кто-то из друзей. Но почты в этот день не было, и вариант с домом не проходил. Значит – второе.

Мы давно уяснили себе, что в этой дурацкой стране в любой момент может случиться что-нибудь страшное, какое-нибудь дерьмо может вылезти из-за любого угла! Даже если не ходишь на «войну»… Может прилететь с горы пуля снайпера, могут взорваться рядом пущенные духами наугад мина или реактивный снаряд. Могут по ошибке долбануть свои. В конце концов, можно просто случайно заступить на свое же минное поле. Даже садясь в дембельскую вертушку нельзя сказать себе, что теперь все позади. Тогда мы думали, что для этого нужно как минимум пересечь границу Союза (правда, потом выяснилось, что для этого нужно пересечь порог родного дома).