Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров - Азарий Плисецкий

«Мудра», конечно, не была школой в привычном понимании слова. Правильнее сказать, лаборатория, где не требовалось сидеть за партами, сдавать экзамены и получать оценки. Среди обязательных предметов — классика, современный танец, актерское мастерство, пение, музыка и даже восточное единоборство «кендо», воспитывающее в танцовщике быстроту реакции и дисциплину.

Создание такой лаборатории совпало с периодом увлечения Бежаром Индией, отсюда и название — «Мудра», что на санскрите означает «движение, жест». Учеба длилась два года, на протяжении которых студийцы имели возможность импровизировать, ставить номера, воплощать в жизнь любые творческие эксперименты. Поскольку обучение было бесплатным, в Брюссель приезжали молодые танцовщики разного достатка и из самых разных стран: Мексика, Аргентина, Япония… Так продолжается до сих пор. Многие из выпускников «Мудры», такие как Миша Ванук, Начо Дуато, Магги Марин, Анна Тереза де Керсмакер, сами стали руководителями и хореографами.

Когда Бежар вместе с труппой переехал из Брюсселя в Лозанну, он воссоздал там эту школу, назвав ее на этот раз «Рудра», по имени одной из форм индуистского бога Шивы, ассоциирующейся с гневом и яростью. Сегодня школа живет достаточно обособленно от основной труппы, сохраняя принципы, заложенные Бежаром, и создавая собственные спектакли.

За основу своих классов для труппы Бежара я взял уроки Асафа Михайловича Мессерера. Построение и логика его классов, комбинации, заданные им, я считаю самыми гармоничными и до сих пор держу на вооружении. Когда Бежара пригласили в Брюссель, он сразу позвал Асафа. И сказал: «Мне нужно, чтобы труппа владела классическим языком — только тогда я смогу сделать все остальное». Он вообще уважал классику и хорошо знал ее — мог, например, показать все вариации из «Спящей красавицы», «Щелкунчика» и других балетов. Столь прочный фундамент был заложен его педагогами, многие из которых были выходцами из императорской России. Например, Рузанна Саркисян, взявшая себе в эмиграции псевдоним Мадам Рузанн. Бежар часто вспоминал эту эксцентричную даму с черными волосами, туго зачесанными назад, и огромными черными глазами, обведенными тушью, как у египетской мумии. Из-за акцента каждый раз, когда она обращалась к Бежару, получалось не «Морис», а «Борис». И тем не менее она очень благоволила ему.

— У меня мальчики — любимчики, — часто повторяла Мадам Рузанн, — девушка, которая танцует, мне неинтересна.

Другим педагогом Бежара стала Любовь Егорова, прославленная балерина Мариинского театра, чьим мужем был князь Никита Сергеевич Трубецкой. Морис вспоминал, что Егорова так и звала своего супруга — «Князь». Холод в студии стоял собачий, и, когда печка гасла и становилось совсем невмоготу, она приоткрывала дверь и кричала на площадку:

— Князь, принесите угля!

За большие деньги Егорова учила малоспособных, но богатых учениц, которых убеждала в необходимости индивидуальных уроков. Мамаши с готовностью раскошеливались. Ученицам она уделяла от силы десять минут, после чего ставила к станку и следующие полтора часа занималась только с любимчиками, одним из которых был Бежар.

Моя работа в Брюсселе длилась до 1981 года. Продолжалась бы и дальше, но как раз тогда из Японии решила не возвращаться в Советский Союз моя тетушка Суламифь Мессерер, и меня в срочном порядке отозвали на родину, чтобы я, не дай бог, не последовал ее примеру.

В Москве началось мое сотрудничество с театром Натальи Касаткиной и Владимира Василёва, куда я с разрешения Ролана Пети и Мориса Бежара перенес множество их номеров и сделал «Вечер современной французской хореографии». Бежар и Пети, разумеется, не просили никаких авторских.

Это был глоток свежего воздуха не только для зрителей, ломившихся на выступления, но и для артистов, которые и не мечтали о хореографии Бежара или Пети. Я помню, как балерина Вера Тимашова, приехавшая в Москву из Новосибирска и жившая к тому времени уже лет пять в каком-то жутком общежитии на Рязанском проспекте, после спектакля подошла ко мне и сказала:

— Чтобы станцевать такое, стоило жить столько лет в общаге!

К этому же времени относится и мое участие в съемках фильма «Мэри Поппинс, до свидания», для которого я ставил танцы. Сначала режиссер картины Леонид Квинихидзе пригласил в качестве хореографа Володю Васильева. Тот согласился, и уже вот-вот должны были начаться съемки. Но в последний момент Володя из-за большой загруженности в театре отказался участвовать в картине и предложил мою кандидатуру. Квинихидзе взял не только меня, но и Анечку Плисецкую, дочь Алика, на роль Джейн. Для сцены, в которой к семейству Бэнкс приезжает няня мисс Эндрю в исполнении Олега Табакова, даже позаимствовали мой «мерседес», привезенный из Бельгии. Поскольку альтернативы не нашлось, то закрыли глаза даже на то, что «мерседеса» с левым рулем никак не могло быть в английском такси. Привязывая багаж мисс Эндрю к автомобилю, помнится, основательно исцарапали его крышу. Но это нисколько не омрачило съемочный процесс, во время которого мы сдружились со всеми артистами, и особенно с Наташей Андрейченко и Ларисой Удовиченко.

В 1990 году Бежар вновь позвал меня к себе в качестве приглашенного преподавателя. На этот раз — в Париж, куда труппа «Балет ХХ века» приехала на месячные гастроли. Тогда из Парижа я регулярно ездил в Гамбург, где работал с Джоном Ноймайером, возглавлявшим труппу Гамбургского балета. Это было очень интересное сотрудничество, которое могло продолжаться и дальше — мне предлагали хороший контракт! Но когда постоянный контракт предложил мне Бежар, я без всяких сомнений согласился, о чем впоследствии ни разу не пожалел.

Труппа «Балет ХХ века» тогда уже базировалась не в Брюсселе, а в Лозанне. Переезд произошел случайно, несмотря на то что в Бельгии Бежар был обласкан публикой и пользовался поддержкой короля Бодуэна I и королевы Фабиолы. Королевская чета регулярно посещала не только его спектакли в театре «Ла Монне», но также и класс, чтобы посмотреть, как проходят занятия. С королевой, которая родилась в Мадриде, мы говорили на испанском языке. Однажды, сидя рядом со мной в репетиционном зале, она вдруг наклонилось ко мне и прошептала на ухо:

— Какие бы экзерсисы вы могли посоветовать моему мужу от болей в спине?

Помню, как я смутился и никакого совета не дал, поскольку до этого мне не приходилось давать советы королям.

В 1959 году только что назначенный директором Королевского театра «Ла Монне» Морис Гюисман предложил поставить «Весну священную» на музыку Игоря Стравинского. Специально для нее была сформирована труппа. На репетиции отвели всего три недели. Однако отпущенного времени Бежару хватило, чтобы создать шедевр. На протяжении следующих двадцати семи лет он жил в Брюсселе, пользуясь всеми благами и привилегиями своего высокого положения.

Но в 1982 году закончилась эпоха директорства Гюисмана. На его место пришел Жерар Мортье. Новый руководитель был большим поклонником оперы и не очень жаловал балет, и существование Бежара в театре «Ла Монне» перестало быть таким привольным, как раньше. Новая администрация ограничила его творческую свободу, значительно урезав субсидии. После стольких лет абсолютного фавора его вдруг стали притеснять! Потом последовала личная ссора с Жераром Мортье, и оскорбленный Бежар заявил, что покидает страну. Это решение вызвало невероятную бурю в Бельгии! Король и королева всячески уговаривали Мориса остаться. Однако, несмотря на то что вроде как всё могут короли, удержать Бежара не удалось. Посягательства на свободу самовыражения он не прощал никому.