Когда Венера смеется - Стивен Сейлор

Она оценила мою прямоту.

— Все. Нам с тобой надо поговорить.

Я посмотрел через плечо.

— Не волнуйся, — сказала она. — Никто в этом доме не станет за мной шпионить. Они знают, чем это кончится. Пошли сюда.

Я последовал за ней в другое крыло здания. Впечатление было такое, будто я попал в другой мир. Если кабинет Лукцея выглядел строгим музеем военных трофеев и покрытых плесенью документов, то помещения его жены украшали затейливо отделанные драпировки и изысканные предметы из стекла и металла. На одной длинной стене была нарисована картина, изображавшая цветущий весенний сад в бледно-зеленой, мягко-розовой и желтой красках.

— Ты обманул моего мужа, — сказала она, усмехнувшись.

— Он думал, меня прислал Цицерон. Я не стал ему возражать.

— Ты просто позволил ему думать так, как он хотел думать. Да, именно так проще всего управляться с Луцием. Надеюсь, ты понял, что он не собирался намеренно лгать тебе. Он просто убедил себя, что ничего неподобающего не могло произойти в его доме. Луций намучился, пытаясь свести концы с концами так, чтобы все выглядело правдоподобно. Впрочем, так поступают обычно большинство мужчин, — добавила она про себя. Она прошлась по комнате, трогая безделушки.

— Продолжай, — сказал я.

— Для Луция главное не факты, а то, как они выглядят. Он и подумать не может о том, чтобы в его доме отравили гостя или хотя бы его раба. Значит, ничего подобного и не было, понимаешь? Луций никогда, никогда не отступится от своих слов.

— Но все же это произошло?

Она подошла к маленькому столику, уставленному множеством одинаковых глиняных фигурок. Они были размером с палец ребенка и ярко окрашены. Она взяла одну из них и бесцельно крутила в руках.

— Кто послал тебя задавать вопросы?

— Как я уже сказал твоему мужу, один из друзей Диона.

Она фыркнула.

— Напрасно скрываешь. Я могу догадаться сама.

— Неужели?

— Клодия. Я права? Можешь не отвечать. Я читаю по твоему лицу так же отчетливо, как и по лицу Луция.

— Как ты догадалась, кто нанял меня?

Она пожала плечами и стала вертеть в пальцах маленькую глиняную фигурку. Это была исполненная по обету статуэтка Аттиса, супруга-евнуха Великой Матери, Кибелы, изображавшая его стоящим с руками, сложенными на внушительном брюшке, в красной фригийской шапке с круглым, загнутым вперед колпаком.

— У нас есть свой способ поделиться тем, что мы знаем.

— «У нас»?

— У нас, у женщин.

Я почувствовал укол в позвоночнике, и у меня возникло ощущение, что я уже вел этот разговор раньше — с Вифанией, когда она сообщила мне, что Клодия и Целий больше не любовники, а я спросил, откуда она это может знать: у нас есть свой способ поделиться тем, что мы знаем. На секунду меня осенило озарение, словно ненадолго приотворилась дверь, за которой я успел заметить незнакомую комнату. Жена Луция заговорила снова, и дверь захлопнулась.

— Нет никаких сомнений в том, что раб Диона был отравлен. Видел бы ты беднягу. Если бы Луций держал глаза открытыми, вместо того чтобы глядеть по сторонам, когда раб умирал, ему было бы труднее произносить свои бойкие тирады о «естественных причинах». Но Луций всегда легко поддавался тошноте. Он может писать свои безделицы о женщинах, сжигаемых на кострах, и детях, разрубленных на куски при взятии Карфагена, но у него слишком слабый желудок, чтобы смотреть на то, как рвет раба.

— Это был один из симптомов?

— Да. Раб побелел, как мрамор, и ударился в конвульсии.

— Но если раб отравился, попробовав пищу, приготовленную для Диона, то как яд мог попасть туда?

— Его положили кухонные рабы, разумеется. Я даже думаю, что знаю, кто именно.

— Да?

— Джуба и Лакон. Эта парочка вечно что-нибудь затевала. Они слишком хитры на свою же беду. Носились с фантазиями, что однажды выкупятся на свободу. Джуба, должно быть, сумел улизнуть куда-то из дома во второй половине того дня, потому что я застала его, когда он пробирался обратно. На мои вопросы, где он был, попытался отделаться, разыгрывая из себя дурачка и переспрашивая каждое слово, как это принято у рабов. Он заявил, что ходил на рынок. Я уже не помню, что он выдумал, но раб даже показал мне маленькую сумку, которую держал в руках. Вот это выдержка! Скорее всего, там и был яд. Позже я поймала его, когда он шептался на кухне с Лаконом, и еще подумала про себя: что это они опять затевают? Они-то и готовили блюдо, которое убило раба Диона.

— Дион говорил мне, что у твоего мужа в тот день был посетитель.

— Публий Асиций. Тот, которого потом обвинили в том, что он заколол Диона в доме Копония, хотя и не смогли этого доказать. Да, он приходил к Луцию как раз в то время, когда Джуба должен был улизнуть из дома. Но я не думаю, чтобы Асиций сам передал яд, если ты это полагаешь. Он даже близко не подходил к кухонным рабам.

— Но он мог находиться здесь для отвлечения, чтобы занять твоего мужа, пока Джуба будет ходить за ядом, который мог передать ему кто-то еще.

— Что за воображение у тебя! — язвительно сказала жена Луция.

— А где сейчас Джуба? Ты позволишь мне поговорить с ним?

— Я бы позволила, если бы могла, но его больше нет здесь. Джуба и Лакон не живут в этом доме.

— А где?

— После того как его раб умер, Дион ужасно разозлился. Он кричал, бранился и требовал, чтобы Луций расследовал, кто из рабов пытался отравить его. Я указала на подозрительное поведение Джубы и Лакона, но Луций и слушать не хотел о яде. Но неожиданно через несколько дней он решил, что Джуба и Лакон — обученные рабы-повара — принесут больше пользы, занимаясь физическим трудом на рудниках. Луций владеет долей доходов с серебряного рудника в Пицене. Туда он и отправил этих рабов — с глаз долой, из сердца вон. — Она подняла вверх фигурку Аттиса и постучала по ней указательным пальцем: — Но вот что самое любопытное: когда Луций объявил, что отправляет Джубу и Лакона на рудники, они внезапно предложили выкупить себя. Каким-то образом из тех медяков, что давал им Луций каждый год на празднование сатурналий, этой парочке удалось насобирать серебра достаточно, чтобы оплатить свою свободу.

— Это было возможно?

— Совершенно невозможно. Луций обвинил их в краже из домашней кассы.

— Они могли это сделать?

— Ты полагаешь, я похожа на женщину, которую могут обкрадывать собственные рабы? — Она одарила меня взглядом, рассчитанным на то, чтобы испепелить